Плохие люди

По краям грязного куска кожи неведомый автор старательно (Суи мысленно даже увидел язык, высунутый от тщательности) вывел вязь букв, слив их в один поток, без пробелов и каких-либо черточек, закрутил в несколько слоев, да так, что не понять, где начало, где конец… Добавил какие-то черточки, да еще и линии, на буквы не похожие совершенно, разбросав их по всему листку. Посредине нарисовал черный кружок, а над ним очертания то ли гор, то ли холмов…

— То ли телег с золотом, то ли некрасивых сисек… — закончил Бертран мысль. Признаваться, что неграмотен, предводитель банды не хотел, поэтому состроил выражение морды лица скептическое, преисполненное недоверия к записанной мудрости.

— Если сиськи есть, то они уже красивые, — поделился старческой мудростью Дудочник, — но мне тоже кажется, что это скорее горы.

— Дай! — протянул руку Анри.

Бертран подал пергамент стенолазу. Тот внимательно посмотрел на рисунок, уставился на потолок. Лицо его расплылось в улыбке, а глаза заблестели.

Дудочник, внимательно смотревший на стенолаза, подмигнул Бертрану, а губы его беззвучно напомнили слова про любимого засранца.

Суи, грозно нахмурившись, топнул ногой:

— По роже вижу, что ты эти холмы знаешь.

— Знаю, — повернулся к командиру Быстрый, — и это, не сказать, чтобы прям далеко. Хребет Докуч-Ива. Слева гора Корабельная, зовется так потому, что и в самом деле на корабль похожая. Справа — Треугольная. Три дня пути. Может, меньше. Вот только, ты не прав, — обратился Анри к товарищу, — тут написано не про десять телег. Вот эти два слова не так читаются, звучит похоже, но значит не «телега», а «изобилие». То есть про то, что там лежит куда больше, чем любому человеку нужно до конца жизни. Писал человек, обученный старым наречьям. Но обученный плохо, совал мудреные слова куда ни попадя, отсюда и путанница.

— Твои слова куда интереснее, — фыркнул Бертран, — а то ведь если телеги мышами запряжены? Вроде все правильно, а имеем одно сплошное издевательство. И возня не стоит выхлопа — как свинью стричь.

— Сразу видно, что ты никогда этого не пробовал, — прицокнул языком Фэйри, — стричь свинью — одно сплошное удовольствие. Начнешь с утра, а к темноте у тебя и колбасы, и рулька, и уши с хвостом — грызи, пока зубы есть.

— Это откуда? — не сообразил Анри. — Где все это возьмешь?

— Ты ее пока подстрижешь, возненавидишь всем сердцем. А когда так, то проще сразу зарезать. Прошла любовь, завяла репа.

— Какой-то слишком уж творческий подход, — намекнул Бертран.

— Уж простите, — развел руками стенолаз, — как умеем.

— Десять телег… — мечтательно протянул Дудочник.

— Так ведь Анри говорит, что не правильно ты прочитал, — поддел Фэйри.

— Кто не верит в десять телег, тому ни одной не достанется, — рассудил командир, — дадим две монетки и пинка под зад.

— Ой, да пошли вы все нахер! — Быстрый, завалившись на нары из горбыля, скудно прикрытые тощим слоем прелого сена, пожелал всем спокойной ночи.

* * *

Нетерпение воткнуло в зад компании не просто ржавое шило. Нет, оно со всего размаху загнало здоровенный гарпун, каким на севере ловят гигантских волосатых рыб с пластинками в пасти вместо зубов. Загнало по самую рукоять. И начало ворочать из стороны в сторону.

Если бы не безлунная ночь, чего доброго, бросили бы только-только обустроенный дом, и без промедления побежали в ночь, размахивая пергаментом. Благо горы, названные Быстрым, знали все четверо. Но темнота остудила самые нетерпеливые головы. Впотьмах можно и в овраг свалиться, и с разбегу пробить грудь, напоровшись на сучок. И вообще, под каждым кустом сидит голодный медведь, ждет незваного гостя.

Заснуть никто не мог, волнение потряхивало каждого.

Бертран лежал на спине, глядя в потолок, повторял слова из записки, прочитанные вслух Анри: «От бесовой вилки, что под кровавым камнем, три дюжины пар шагов к смерти солнца, а после — две дюжины туда, куда до срока не идут».

Загадка на загадке! Суи беззвучно выругал автора — вот же премерзкая скотина! Нет, чтобы по-человечески написать, что и как. А то лежи, ломай голову! «Смерть солнца», это, наверное, закат. Тут иное не придумать. А все остальное⁉ Содомит мокрожопый! Горожанин грамотный!

В Суре, как ни странно, о кладах никто и никогда не рассказывал. Даже самые замшелые старики, и те ни разу ни словечком не обмолвились. Наверное, потому что настоящих кладов никто не закапывал за отсутствием таких ценностей, что требовалось бы скрывать крепко и надолго. У крестьянина все добро постоянно в деле, если чего-то нужно, то меняется вещь на вещь, скажем, на домашнюю холстину иль мешочек зерна. А коль заводится монетка, она идет сразу в дело, ведь нету на свете хозяйства, в котором есть все и ни в чем нужды не имеется. Крышу перекрыть, топор новый купить, свадебного вина для обчества купить, чтобы никто не сказал, дескать, семья нищебродская и невеста, должно быть, порченая…

У товарищей же историй было на любой вкус. И про то, как откапывали, и про то, как закапывали. И про то, что случалось, если взять не по правилам.