Плохие парни

– Вот как? А разве это не вы бухенвальдский палач? А мне то казалось, что расправа над федеральными агентами – это ваша специальность.

Кинни сделал большой глоток. Гиббонс заметил, как сверкнул солнечный луч на его массивном перстне с печаткой.

– Вы по тонкому льду разгуливаете, Берт.

– Правда?

– Подумайте сами. Если вы начнете плести небылицы обо мне, я отвечу историями о вас и о Тоцци. Недоносительство на агента-дезертира и сотрудничество с ним – это весьма паршивое обвинение.

– Пальцем в небо, Кинни.

– У меня есть фотографии.

– Да уж понятно.

– Хотите удостовериться?

– Верю вам на слово.

Старая официантка подошла к ним с кофейником.

– Подлить? – спросила она.

– Да, пожалуйста.

Кинни королевским жестом пододвинул к ней чашку. Ублюдок с прекрасными манерами.

– Мне не надо, – сказал Гиббонс, и официантка прошла дальше по залу. – А предположим, я обращусь к Иверсу и расскажу ему о вашей сверхурочной работе? Вы, конечно, в ответ выдвинете свои обвинения. Но как насчет Тоцци? Он парень отчаянный, а терять ему все равно нечего. Он наверняка расстреляет вас в упор.

Кинни усмехнулся.

– Тоцци меня не волнует. Мы сами его найдем.

Он становился все агрессивнее.

– Я уже пожилой человек, – сказал Гиббонс. – Наняв хорошего адвоката, я могу повести себя точь-в-точь как крестные отцы – прикинуться больным, начать подавать встречные жалобы и все такое. А что, если я решу, что дело того стоит, лишь бы припереть вас к стенке?

Кинни провел рукой по щеке.

– Как знать?

Он полез в карман и достал деньги ровно по счету: бумажку и мелочь.

Старая официантка сразу же заметила это и поспешила взять у него деньги и счет. Кинни повернулся на стуле, намереваясь встать.

– Скажите-ка мне вот что, – произнес Гиббонс. Кинни остановился и посмотрел ему прямо в лицо. – Отрубить человеку голову – это ведь трудно?

Поджав губы, Кинни покачал головой.

– Ничего особенного. Могу порекомендовать тяжелое мачете только оно должно быть хорошо заточено. Начинать надо с горла, а не с затылка. Так проще. – Он встал и полез в карман. – Глаза – вот с чем хлопот не оберешься. – Он выложил четвертак на стол. – До скорого, Берт.

Гиббонс проследил за тем, как Кинни идет к выходу – стройный, уверенный, без сучка без задоринки, как староста старшего класса.

Он доел плюшку и допил кофе. Официантка еще раз предложила подлить кофе, и Гиббонс вновь отказался. Она сразу же отошла от него к другим посетителям – истинный образец несуетной заботы и предусмотрительности. Поднявшись с места, Гиббонс бросил взгляд на жалкие чаевые, оставленные Кинни. Он взял этот четвертак, положил себе в карман, а на столике оставил доллар.

Идя к двери, он ощущал присутствие четвертака Кинни у себя в кармане. Так, вляпавшись в собачье дерьмо и уже почистив башмак, вы все равно волей-неволей о нем думаете. Толкнув стеклянную дверь, Гиббонс вышел на улицу. Как будто с разгону попал в теплое желе. На мгновение он задумался над тем, можно ли считать Кинни человеком.

Глава 28

Тоцци блуждал по большому старому дому, фиксируя получаемую со всех сторон информацию, как видеокамерой. Девочку-подростка звали Крисси. Тоцци прочел это на шкатулке, стоящей у нее на письменном столе: «Крисси с любовью от папы и мамы». Двое мальчиков обитали в изрядно захламленной комнате со встроенными в стенку кроватями. На двери был написанный от руки плакат: «Не входить! Каждый вошедший будет застрелен на месте! Грегори Кинни и Билл Кинни-младший, владельцы». Две младшие девочки делили комнату, выдержанную в розовых тонах. Одну из них звали Вирджиния: Тоцци прочел это имя, выведенное на торце учебника географии. Имя другой девочки осталось для него загадкой. Маленькая комната, не больше обычной кладовой, оказалась обителью младшего сына. Она находилась на втором этаже, сразу за лестницей. Тоцци наклонился над детской кроваткой, раздвинув полог стволом 38-го калибра. Он немного нервничал насчет своего «бьюика». Тот был запаркован на улице с девяти утра, а сейчас уже начало третьего. Но, в конце концов, «бьюик» был здесь не единственной машиной и не должен был насторожить полицейских. И, строго говоря, большая старая машина могла навести на мысль о том, что на ней к кому-нибудь приехала приходящая прислуга.