– Лучше расскажи, как вы с Амбер. Отдельную комнату, знаешь ли, не так-то просто заполучить. Даже узнанные пары у нас ждут очереди на ночь. А вы взяли и получили! Амбер говорит, вы ещё не узнали друг друга. Наверняка, узнаете совсем скоро!
Енс вздрогнул, как будто кто-то ткнул его в живот, вдруг осунулся, сдвинул густые тёмные брови. Иона думала, что перемена темы на что-то действительно светлое и радостное поможет оставить меньше тягостных впечатлений от первого разговора, но получилось иначе. Взгляд у Енса стал каким-то усталым.
– Я не уверен, – сказал он скрипучим голосом и погладил на шее ожерелье из деревянных лакированных цилиндриков, старый подарок Амбер. – На самом деле, мы совсем недавно жутко поругались. Думал, всё, конец нам. Но помирились, хвала небесам.
Иона задохнулась от возмущения.
То-то Амбер ведёт себя так странно, когда дело касается Енса!
– Вы… вы же… дураки набитые! – Иона схватилась за голову. – У вас что там, на вашей Талерии, совсем мозги без свежего воздуха высохли? Что случилось, какая ещё ссора? Вы же главная пара Даскерии! Мы все… да мы все равнялись на вас, восхищались вами всегда! Вы же судьбы, это всем известно! Прекратите страдать ерундой! Сейчас как наподдам вам обоим, будете тогда знать, как ругаться!
Енс не удержался. Широченная улыбка появилась на лице. Иона успела забыть, как он умел улыбаться – губы почти прятались под длинным кончиком горбатого носа, нижняя губа прикрывала зубы, глаза превращались в тонкие щёлочки. Сохранить серьёзность в ответ она не могла никогда. Брат вдруг и вовсе расхохотался, искренне, даже весело. Иона похихикала вместе с ним. Хорошо, что она смогла развеселить его.
Впрочем, весёлость быстро прошла, и страх царапнул Иону по сердцу.
Всё вокруг меняется с такой скоростью. Теперь вот ещё и Енс с Амбер ссорятся. Ссорятся! Они всегда были лучшей парой Даскерии. Оба отличались особым взглядом на мир, представляли собой два незаурядных ума. Они существовали друг для друга, для взаимной поддержки и понимания. В том, что они стремительно приближались к узнаванию, никто никогда не сомневался. Ведь в том и заключалось узнавание: дать тебе идеально подходящего, вечно любящего, понимающего партнёра. Твою судьбу, с которой ты жил единым целым ещё в чреве великих небес, до того, как вас разделили по двум телам. Иона равнялась на Енса и Амбер и ждала, что её жизнь после узнавания будет похожа на их отношения.
Никакие ссоры не могут разрушить настоящую любовь. Они помирились, и больше никогда не будут ссориться, потому что их отношения выше и лучше этого.
– Мы больше не будем, – пообещал Енс, еле сдерживая смех под грозным взглядом Ионы. – Не бей нас, сестрёнка.
– Ладно, – смилостивилась Иона, но на всякий случай ещё раз прищурилась. – Это мы уладили, расскажи теперь о своей работе.
– О! С радостью!
Енс подскочил. Зачем-то закатал рукава рубахи и открыл худые, но крепкие волосатые руки, стал копаться в ворохе бумаг на столе, бормоча что-то себе под нос. Он задрожал от возбуждения, глаза загорелись, с жадностью забегали по бумагам.
История всегда воодушевляла его так. Его трясло от восторга каждый раз, когда Иона просила рассказать ещё что-нибудь из того, что он знал. Все возможные силы правительство бросало на добычу урожая, но работа Енса, видимо, превосходила по важности всё, раз ему дали свободный график труда в поле и отдельную комнату впридачу. Ионе не терпелось узнать, что именно делает Енс, какую важную историческую задачу решает. Она стояла у него за спиной и заглядывала в листочки, исписанные размашистым почерком. В порыве вдохновения рука Енса всегда летала над бумагой.
– Сейчас, сейчас… где-то здесь было… всё перепутал… сейчас найду… Вот! – Енс потряс бумагой перед носом Ионы. – Смотри! Мы и историки до нас собрали достаточно информации. Теперь можно сопоставить анализы почвы и географического положения, показания телепатов, все легенды и сказания и найти город древних людей, колыбель нашей цивилизации!
Листок из рук Енса Иона брала дрожащими пальцами. Слова разбирать трудно, но, великие небеса, и так ведь ясно, что это самая важная бумага на свете! Енс ждал реакции, затаив дыхание, а Иона могла только благоговейно держать бумагу и смотреть, не мигая. Слова застревали в горле.