Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки

Люблю это в родителях. Вроде уже больше двадцати лет в браке, а всё ещё похожи на влюблённых подростков. Завтраки в постель, цветы по поводу и без, ухаживания, комплименты. В данном случае как никогда обоснованные: мама в чёрном коктейльном платье действительно хороша. Настоящая элегантная дама.

Я оделась попроще, в летний сарафан, но, думаю, тоже выгляжу вполне ничего. По крайне мере несколько заинтересованных взглядов молодых людей, обращённых совсем не на сцену, за этот вечер успела насобирать. Правда подойти никто так и не рискнул. Папулю, вероятно, испугались. Трусишки.

– Чистая правда. Ни капли лести, ― оправдывает он, следующей на очереди подавая руку мне. ― Стану разве я лукавить в таком… О… Алис. Это, кажется, к тебе.

Непонимание хмурюсь, прослеживая за его кивком и, обернувшись, натыкаюсь на… Сорокина.

Сидит на спинке скамейки, забравшись на неё с ногами. На голову натянут капюшон, между пальцев тлеет сигарета. И смотрит на меня, не отрываясь. Ещё и место для засады выбрал как нельзя удачное, прямо возле входа. Мимо никак не пройдёшь, сделав вид, что не заметила.

Блин. Ну вот и чего он пришёл? Как мне-то реагировать? Демонстративно нос задрать, показав всю свою степень безразличия? Тогда вопросов от родителей точно не миновать.

Да и вообще, папа работает на опережение. Не оставляя выбора.

– Добрый вечер, Витя. У нас здесь не курят, дети ходят.

Сорокин вопросительно оглядывается по сторонам, захватывая пустоту.

– Я детей не вижу.

– Специально отведённое место для курения расположено буквально в пяти метрах левее, ― настаивают.

– Буду знать, ― папа с нажимом хмурит брови, на что Витя, сделав одолженческое "пфф", послушно встаёт, идёт к мусорке и тушит об неё бычок. После чего возвращается на место. ― Лучше?

– И с ногами на скамейке у нас тоже не сидят.

Едва сдерживаю смешок, когда тот всем весом медленно, но с вызовом стекает со спинки, приглушённо падая на сидение.

– То нельзя, это нельзя, ― бурчат при этом. ― А дышать можно?

– Дышать можно, ― щедро разрешают ему. ― Свежий воздух полезен для здоровья. В отличие от никотина. Тебя ждать? ― это уже спрашивают у меня.

Так и подмывает сказать "да" и посмотреть, как Сорокин будет выкручиваться, но всё же… Но всё же я точно дура. Не зря он меня так обзывает.

– Нет, идите. Я скоро поднимусь.

– Не задерживайся. Всего хорошего, Витя, ― папе в ответ салютуют раскрытой пятерней, и тот, без особой охоты, уводит под локоть маму. Которая тоже с удовольствием бы понаблюдала за процессом. Только не из-за открытой неприязни и недоверия, а обычного праздного любопытства.

Остаёмся вдвоём. Нервозно жую губы, скрестив руки на груди и переминаясь с ноги на ногу. Мне кажется, или атмосфера вокруг как-то резко сгустилась от повисшего напряжения? Не кисель, но что-то очень неприятное: вязкое и тягучее. От чего становится сложнее дышать.

– Клёво выглядишь, ― дёргают подбородком, намекая на мой сарафан. Сомнительный комплимент, не менее сомнительно поданный.

– Зачем пришёл? Снова скучно стало?

– Не. На этот раз нет. Хотел тебя увидеть, но админша сказала, что ты в отъезде. Вот и решил подождать.

– Отъезд мог оказаться затяжной.

– А мне торопиться некуда.

– Заметно, ― даже не пытаюсь быть мягче и идти на диалог. Не хочу.

– Может, подойдёшь? ― Витя прекрасно улавливает моё настроение. ― Если помнишь, я не кусаюсь.

– Не кусаешься. Но силищу не соизмеряешь.

– Ой, да брось. Будто было больно.

– Не больно. Но неприятно. Не знаю, какой там формат общения у тебя с твоими девушками ― возможно, их и вставляет моральное унижение, но меня нет. Я себя слишком уважаю, чтобы со мной обращались как с вещью. И не надо на меня так смотреть.

– Как?

– Вот так. Ты не удав. А я не кролик.

– Знаю, ― хмыкая, Сорокин сам встаёт, в пару шагов сокращая между нами дистанцию. ― Ты ― леди с характером. Правильная девочка с бунтарскими наклонностями. Это мне в тебе и нравится, ― жестом фокусника, творящего магию из пустоты, мне протягивают не пойми откуда взявшийся… "киндер".

Тихонько сглатываю, на ходу теряя всю напускную храбрость. Реакция не на детскую сладость, конечно же, а лишь на накрывший меня запах. Такой: чисто мужской, немного резкий, с уже почти выветрившимся шлейфом дезодоранта. Витя стоит слишком близко. Непозволительно близко. Это дезориентирует.

– Всего один? ― только и могу из себя выдавить, на что моментально получаю… второе шоколадное яйцо. ― А ты подготовился. Даже серия та же.

– Ну так. Собираем коллекцию.

– Было бы очень трогательно, не проходи мы это прежде. А по второму кругу начинать, увы, нет никакого стимула. Спасибо, ― забираю подарки. ― Предлагаю на такой мирной ноте и закончить. Доброй ночи, ― разворачиваюсь с очевидной целью, но меня перехватывают, удерживая за талию.

– Что за привычка: давать стрекоча, как только жареным запахло?

Жареного не чувствую. Разве что запашок палёной кожи, потому что его ладони словно прожигают насквозь тонкую ткань, оставляя на теле клейма.

– А есть что обсуждать?

– Есть. Я, вообще-то, извиниться пришёл.