Плохо быть богатой

Ну и, наконец, когда Эдвина уезжала на очередной показ коллекции Антонио, ее место в доме занимала Руби — ее незаменимая помощница, живущая вместе с ними, — становясь девочке второй матерью.

Казалось бы, чего еще желать, часто спрашивала себя Эдвина. У нее есть все: сравнительно молодые годы — ей тридцать два, внешность, здоровье, прекрасная квартира в самом роскошном месте, центре Вселенной, не меньше. Она — само олицетворение успеха: вице-президент крупнейшей империи моды, рядом бывший муж, ставший преданным другом, и дочь, которая с каждым днем изумляла ее все больше. И правда, чего еще желать?

Вот разве что двух вещей. Так, сущих пустяков. Правда, с равным успехом она могла бы грезить о билете в оба конца до Сатурна.

Всю свою жизнь Эдвина мечтала стать модельером, а потому статус исполнителя чужой воли, пусть даже сверхвысокооплачиваемого, ее мало устраивал. Сколько она себя помнила, ее завораживала мода. Еще в нежном возрасте, лет в семь, Эдвина просто обожала наряжать своих кукол — она копировала для них „взрослые" туалеты из журналов „Вог" и „Харперз базар", используя для этой цели любой клочок ткани, оказавшийся под рукой. Ее куклы были единственными из ее знакомых, кто носил туалеты таких прославленных модельеров, как Шанель, Валентино и Ив Сен-Лоран. К двенадцати годам Эдвина уже придумывала и шила большую часть туалетов для себя. Она носила их с гордостью, дополняя картину широкополыми шляпками в стиле Диора пятидесятых годов.

До встречи с Дунканом она даже проучилась пару лет в Технологическом институте моды и успела отказать нескольким претендентам на свою руку, пока Дункан не уговорил ее принять его предложение. Семейная жизнь и беременность отодвинули на задний план ее амбиции, и она с головой погрузилась в роль покорной, исполнительной жены и преданной матери. Лишь когда они разошлись, Эдвина, доведенная скукой до отчаяния, вновь вспомнила о своем страстном увлечении.

К тому времени она уже поняла, что существует иной путь, и вовсе не стоит сломя голову кидаться в круговорот империи моды, пытаясь начать свое дело; для этого ей не хватало знаний. Вот тогда-то она и примкнула к Антонио де Рискалю, верно рассчитав, что именно работа у такого мастера станет для нее лучшей школой, на которую только можно рассчитывать. Расчет оказался верен — до определенного момента. Единственная проблема заключалась в том, что ей так и не представилась возможность творить самой. И не представится никогда. Тут Антонио был самодержцем. Он самолично разрабатывал каждую модель, не упуская ни единой детали, до последней пуговицы или складки, и Эдвина вдруг обнаружила, что превратилась в одного из крупнейших менеджеров в нью-йоркском мире моды, но вовсе не в модельера, о чем так страстно мечтала.

Итак, ее первым желанием было вырваться из замкнутого круга торговли чужими моделями и начать разрабатывать их самой. Давным-давно она даже придумала себе имя на торговый ярлык — Эдвина Джи.

Но чем старше она становилась, тем быстрее тускнели ее мечты. Теперь она уже не грезила наяву и во сне о собственном имени на моделях и вспоминала об этом не чаще раза в день. Если вообще вспоминала. Хватит с нее наивных мечтаний и соблазна зажатого в кулаке доллара.

Вторым в списке ее желаний стояло нечто еще более смутное. Счастливый жребий в любви выпадает не каждому и не каждый день, а любовь, когда накатит настроение, ни в каких магазинах не купишь.

Беда в том, что для любви в ее жизни оставалось слишком мало времени и возможностей. Мир моды — область творческая, и большинство мужчин, с которыми она встречалась на этом пути, оказывались голубыми. Если же случались исключения, то претендент оказывался либо женат, либо не в ее вкусе. В тех редких случаях, когда она позволяла себе принять ухаживания и согласиться отужинать с кем-то из директоров универмагов или покупателей, с которыми Антонио де Рискаль был в деловых отношениях, ни с одним из них она не хотела бы провести даже ночь, не говоря уж о целой жизни.

А в те совсем уж редчайшие моменты, когда рядом оказывался человек, который и вправду ей нравился, против Эдвины срабатывал ее собственный успех. На вкус большей части представителей сильного пола она была слишком уверенной в себе и слишком знающей. Несмотря на все модные для восьмидесятых годов темы освобождения женщин, амбициозных устремлений молодежи и важности образования, мужчины в глубине души придерживались теории собственной исключительности. А потому ее уверенность и знания, по их понятиям, совершенно не вязались с женственностью. Она часто спрашивала себя: был ли у нее выбор? Она такая, какая есть, а ответственность, которая лежит на ее плечах, рассчитана, понятное дело, не на слабонервных викторианских девиц. Большой бизнес требовал крепких мускулов, и те же самые мужчины, которые отвернулись от нее, сочтя недостаточно женственной, с готовностью воспользовались бы малейшей ее слабостью, позволь Эдвина ей проявиться.