Плохой мальчик

ДВЕ АЗИИ

Жили-были живописец Герасимов и скульптор Меркуров.

Оба – столпы социалистического реализма. Меркуров – создатель циклопических статуй Сталина, а Герасимов – автор бессмертного полотна «Два вождя после дождя».

Во время войны их вызвали куда надо и сказали, что им доверено изобразить нашего главного монгольского друга, маршала Чойбалсана. С натуры. Создать, соответственно, портрет на холсте и бюст в мраморе. И спросили, какой гонорар они бы сочли справедливым.

Деловитый Герасимов сказал:

– Пятьдесят тысяч рублей, как обычно.

А патетичный Меркуров всплеснул руками:

– Да что вы! О чем вы? Какие деньги? Для меня большая честь!

Когда портрет и бюст были закончены, Герасимову передали его гонорар.

А Меркурова просто от души поблагодарили. Но назавтра у его мастерской остановился грузовик. Сотрудники монгольского посольства стали выгружать шубы и сапоги, шапки и рукавицы, а главное – копченую конину и вяленую баранину. Подарки от маршала Чойбалсана бескорыстному советскому скульптору. Это было очень кстати в голодной военной Москве.

Узнав об этом, живописец Герасимов просто зубами скрипел от досады.

После войны Меркурова и Герасимова снова вызвали куда надо. На этот раз им было доверено изобразить на холсте и в бронзе нашего главного индийского друга, премьера Джавахарлала Неру.

На вопрос о гонораре Герасимов патетически вскричал:

– О чем вы? Какие деньги? Это для меня огромная честь!

Видя такое поведение коллеги, Меркуров деловито сказал:

– Как обычно. Пятьдесят тысяч рублей.

Когда бюст был изваян, а портрет написан, Меркурову передали его гонорар.

А Герасимову сказали спасибо. Хинди руси бхай бхай.

ХАРАКТЕРИСТИКА

В 1970-е годы был в одном советском НИИ профессор Долгорукий, Исаак Матвеевич. Вот такое сочетание, но уж куда денешься. Он был очень сильный невролог. Но не врач, а теоретик, исследователь высших мозговых функций.

Был в этом институте и директор, профессор Скорняков, Сергей Семенович. Тоже специалист в своей области, но не такой крупный. Он не любил Долгорукого, просто терпеть не мог. Всегда ставил ему палки в колеса. Забирал у него из отдела ставки, мешал его аспирантам защищаться, и вообще.

Долго ли, коротко ли, профессор Долгорукий решил эмигрировать. Подал заявление на выезд. Была середина 1970-х, напоминаю. Директор под это дело его уволил. И с радостью забыл о нем.

Однажды вечером в квартире директора раздался телефонный звонок.

– Комитет государственной безопасности, подполковник NN… Скажите, товарищ профессор, во вверенном вам институте некоторое время назад работал некий Долгорукий, Исаак Матвеевич… Так?

– Я его уволил! – быстро сказал Скорняков.

– Нам это известно, – сказал подполковник. – Вас не затруднило бы дать гражданину Долгорукому краткую устную характеристику?

– Пожалуйста! – И Скорняков увлеченно стал рассказывать, какой этот Долгорукий лентяй и склочник, бабник и антисоветчик.

– Это нам тоже известно, – устало сказал подполковник. – А что он представляет из себя как ученый?

– Ученый? – иронично спросил Скорняков. – Кто вам сказал, что он ученый? Много амбиций, много саморекламы. А на деле – ноль. Дутая величина.

– Спасибо, товарищ профессор, – сказал подполковник.

А через месяц примерно, совсем уже поздним вечером, почти что ночью, в квартире профессора Скорнякова зазвонил телефон.

Это был профессор Долгорукий.

– Звоню попрощаться, – сказал он. – Самолет завтра в пять утра. Спасибо вам большое. Мне подполковник NN прямо сказал: езжайте-езжайте, будете в морге трупы мыть в самом лучшем случае! Ваш директор рассказал про вас. Ученый-то вы никакой, дутая величина, полный ноль! Так что скатертью дорожка! Так что спасибо, Сережа, мы, кажется, когда-то были на «ты»…

И повесил трубку.

Скорняков ахнул, схватился за телефон, но был уже первый час ночи.

ДАЧНОЕ. СВОИ И ЧУЖИЕ

Дело было зимой на даче. Я пришел к своему другу Андрею Яковлеву, чтобы ехать в Москву на их машине. То есть я попросил, чтобы меня подвезли до Москвы.

До отъезда еще полчаса, они собираются, а я на крыльце стою. Понятно: пришел заранее.

Слышу, Юрий Яковлевич кричит Андрею:

– Сынок, наруби кости для Дони!

Доня это их собака, овчарка по имени Динго. Но все ее звали Доня. Очень добрая была собака, умная и красивая. Итак, надо нарубить говяжьих костей, чтоб варить Доне суп.

Выскакивает на крыльцо Андрей, у него в руках несколько здоровенных костей и топорик. Он мне говорит:

– Старик, пока я одеваюсь, ты разруби эти голяшки вот на такие примерно куски, ладно?

Ладно, какие вопросы.

Иду к гаражу, сваливаю кости на снег. Дело было зимой, я говорил. Разгребаю снег, там какая-то доска довольно толстая, очень удобно. Нарубил.