Плохой ребенок

Это должна была быть обыкновенная бытовая ссора – бессмысленная и без последствий. Одна из тех, что забывается через час, и так сладко обниматься после нее; из тех, что случаются совершенно на ровном месте в семьях, созданных много лет назад.

Не помню, спал ли я хотя бы по три часа…

Не вали все на сон. Не ищи оправданий случившемуся тем вечером. Если уж ты уподобился сволочам в поступках своих, то попробуй не стать одной из мразей целиком. Не оправдывай свои действия, не пытайся найти виноватых, не сваливай ответственность ни на что и ни на кого. Ты неудачник, и Линнет здесь ни при чем. Никчемность твоих мечтаний и неспособность их добиться – чья это вина? Жены? Может быть, родителей, что баловали тебя? Еще поройся, обиженный ублюдок, поищи еще виновных, давай. Как это делают алкоголики и наркоманы – в порыве пьяного дурмана или наркотической ломки винят в своей жалкой судьбе всех, кто их любит, кто рядом с ними, несмотря ни на что.

Нет. До такого я не опущусь.

– Ладно, Линнет, извини меня, – сказал я и кисло улыбнулся. – Просто я стараюсь принять новую реальность, в которой мы, я надеюсь, будем счастливы и проживем долго вместе, однако из квартиры этой нам не выбраться. И муж твой – не писатель. Муж твой – продавец запчастей для пластиковых окон. Впрочем, уже даже и не продавец, а бог знает кто, поглядим, что удастся найти. С этой реальностью сложно примириться, процесс проходит болезненно, ты уж прости меня.

– Ты можешь перестать? Прошу тебя, перестань.

– Что перестать? – спросил я, хотя мог и не спрашивать.

– Перестань называть меня Линнет.

И вот тут что-то сломалось во мне. Что-то, что давно треснуло, развалилось к чертовой матери. Она попросила не называть ее Линнет, а я слышал в этом куда больше, чем просьбу. Я слышал скрежет железа и глухие удары о землю бетонных плит, слышал, как стекла, лопаясь, разлетаются на сотни метров (да, теперь уже метров, к чертям мили!) – то рушилось здание моих надежд, моей веры в себя. Я давно уже цеплялся за осколки, силился собрать из них что-то, хотя и понимал, что ничего не выйдет, но все же силился, гнал от себя прочь реальность, не давал проникнуть ей в мою кровь, в мои мысли, в мою жизнь, не состоявшуюся еще пока, но еще все возможно, возможно, пока руки загребают осколки, пока склеивают их как попало, но склеивают, я верил, старался верить. Верил, когда подростки смеялись мне в спину, отвратительно гундося, нарочито оскорбительно приветствовали меня «здравствуйте, мистер Блисдейл», я верил; верил, когда Фергюсон, этот неповоротливый тюфяк, не стесняясь нисколько моего присутствия, вертел пальцем у виска в мой адрес, я верил. Они держали меня за сумасшедшего, но разве я давал им повод? Я создал иллюзорный мир вокруг себя, создал жителей этого мира и себя самого, и семью свою, но разве я не отдавал себе отчет в том, что все это лишь плод моего воображения? Разве хоть на миг я поддавался пелене фантазий или, говоря попросту, разве я бредил? Я смеялся вместе с ними над «Блисдейлом», над «Линнет», и «Фергюсоном», и что им всем стоило подыграть мне, поддержать в причудливом желании создать себе альтер эго?

Ни одного русского автора нет в списках мировых бестселлеров! Есть итальянцы, французы, испанцы и скандинавы, американцы есть и израильтяне. Но есть ли хотя бы один автор из России, чьи книги продавались бы по миру тиражами, исчисляемыми миллионами? Как пробить эту стену? Артем Литвинов – в паспорте моем, как клеймо. Литвинова Зарина – жена моя и сын мой – Дмитрий. Тут понимать нужно, чувствовать точно грань между русофобией и мистификацией. Я – мистификатор. Я желал, чтобы на мировом литературном небосводе воссияла новая звезда. А когда я твердо, обеими ногами стоял бы на том небосводе, когда книги той «звезды» прочитают миллионы, когда проклятый «Нью-Йорк таймс» продержит их у себя на первой полосе, вот тогда бы сорвать маски!

Я – Артем Литвинов, известный в литературном мире под псевдонимом Дэвид Блисдейл, – парень из России. Из глубинки, из крохотного города под Иркутском, название которого вам и не выговорить, я стою рядом с Несбе и Тилье, с Гранже и Карризи, со Стивеном Кингом, черт подери! Единственный!

Не угодить мне в пантеон к великим классикам? Что ж, пожалуй. Да только и черт бы с ним, что там интересного? Пылиться среди никому не нужных призраков? Да и бессмертие ли это? Так, растянутая на века смерть. И им исчезать, растворяться в холодной вечности бесследно.