От группы «впередовцев» в Цюрих специально по этому поводу приезжал А. В. Луначарский. Поездке его и других членов группы «Вперед» совместно с нами Ленин придавал большое значение, поэтому он лично вел переговоры с тов. Луначарским, которые, однако, успехом не увенчались.
Переговоры же тов. Платтена тем временем подходили к концу, и наш заграничный ЦК под руководством Владимира Ильича, не колеблясь ни одной секунды, твердо решил, что мы, большевики, едем одни как организованная партийная группа. При этом мы довели до сведения других эмигрантских групп о том, что отдельные эмигранты, желающие примкнуть к нам, могут это сделать.
Владимир Ильич очень заботился о том, чтобы все члены нашей секции, у которых только была физическая возможность, смогли поехать. Особенно он заботился о рабочих. Помню, как за два–три дня до отъезда я получил от него открытку, в которой он просил меня разыскать одного из членов нашей Цюрихской секции, рабочего тов. Линде, о котором он как-то забыл напомнить в устной беседе, для того чтобы помочь ему поехать вместе с нами. Перед самым отъездом в Цюрихе состоялось собрание отъезжающих с участием ряда товарищей, пришедших нас провожать.
Было устроено нечто вроде прощального обеда. А после него под председательством Владимира Ильича состоялось формальное собрание, на котором подвергалось обсуждению несколько вопросов, связанных с поездкой. В числе их был вопрос об эмигранте Блюме, незадолго до войны появившемся на цюрихском горизонте. Блюм называл себя плехановцем или меньшевиком–партийцем, с начала войны причислял себя к интернационалистам, но ни в какой группе членом не состоял. Так как в эмигрантской среде были слухи о том, что Блюм подозревается в сношениях с охранкой, то большинством голосов решено было его не брать. Впоследствии оказалось, что Блюм действительно имел какие-то сношения с охранкой и был Ревтрибуналом присужден не то в 1918–м, не то в 1919 году к пяти годам лишения свободы.
На этом же собрании был оглашен текст подписки, которую все участники поездки должны были подписать.
Из членов нашей партии поехали: Ленин, Н. К. Крупская, Г. Е. Зиновьев, Зинаида Лилина, Инесса Арманд, Г. Сафаров, Гр. Усиевич, Ольга Равич, Абрамович, Валя Сафарова, Гребельская, Розенблюм, Линде, Миха Цхакая, Бойцов и я. Кроме того, с нами поехали товарищи Радек, Сокольников, «нашесловцы» Мария и Илья Мирингофы, Ф. Кон и несколько бундовцев, всего 30 человек. В качестве сопровождающего с нами поехал Фриц Платтен. На вокзале было большое количество русской публики, пришедшей нас «проводить». Пришла и меньшевичка Димка (Елизавета Петровна), которая учинила небольшой скандал, посылая истерическим голосом по нашему адресу всякие ругательные слова. В ее меньшевистской голове мы представлялись изменниками Интернационала и заслуживали всяческих проклятий.
Условия поездки, как и сама поездка, подробно описаны другими товарищами так что мне можно об этом и не писать. Неправильно, мне кажется, что товарищи, которые пишут об этой поездке, употребляют слова «пломбированный вагон», беря эти слова без кавычек.
На самом деле вагон, в котором мы разместились, был с одной стороны совершенно открыт, и всякий мог свободно в него войти и выйти. «Пломбированным» в кавычках он был в том смысле, что, по условиям договора, никто из нас, кроме Платтена, за все время нахождения вагона на территории Германии не имел права из него выходить, как никто, кроме Платтена, не имел права входить в наш вагон.
Мысль Владимира Ильича за все время нашей поездки была исключительно сосредоточена на вопросах, связанных с ближайшей работой партии. Он очень много ходил взад и вперед по вагону, мысленно разрабатывая в деталях стратегический план ближайшего этапа борьбы.
По дороге из Цюриха в Петроград Владимир Ильич почти все время думал, думал почти вслух на глазах у товарищей. Мы все старались, насколько позволяли условия вагона, не мешать Владимиру Ильичу в его работе, но, когда однажды один из товарищей, в согласии с другими, хотел отказаться от своего места, дабы лучше устроить Владимира Ильича, он решительно запротестовал, и притом таким тоном, что никто из нас не стал больше на этом настаивать. В дороге, помнится, было у нас одно собрание, на котором мы обсуждали наше поведение на суде, если нас по приезде арестуют и предадут суду. Повод для такого предположения у нас был, так как во французской газете «Пти Паризьен» 1 было напечатано заявление Милюкова, в котором он пригрозил преданием суду за измену всех, кто воспользуется услугами Германии для поездки в Россию. Поэтому и в подписке, которую давал каждый из ехавших, было сказано, что нам заявление Милюкова известно и что ответственность за поездку каждый берет на себя. Как известно, руки у Милюкова к моменту нашего приезда оказались несколько подрезанными огромным размахом революции, и ни о каком аресте или предании нас суду в первые дни после приезда не могло быть и речи.