«Пломбированный вагон» подборка воспоминаний

Живо помнится мне один разговор с Лениным. Ленин учитывал, что всех 32–х приехавших через Германию революционеров легко могут арестовать, как только они вступят на русскую почву, и что их, возможно, предадут суду. Он рисовал картину того, что произойдет в этом случае, намечал, каков, по его мнению, будет ход событий. Внезапно он остановился и задал мне вопрос, что я думаю об их роли в русской революции. Я ответил, что для меня, само собой разумеется, что борьба, как он ее изображает, должна вестись в интересах пролетариата, но что он и его верные товарищи представляются мне чем‑то вроде гладиаторов древнего Рима, которым угрожает опасность, что их разорвут дикие звери. Таково было мое мнение тогда. Сейчас можно о нем судить как угодно, но судьба Либкнехта и Розы Люксембург доказывает, что в Западной Европе такое мнение нельзя отбросить так просто, одним взмахом руки. Каков же был ответ Ленина?

Взрыв искреннего смеха.

Кто — кого? Сколько мудрости в этой лапидарной формуле. Мне кажется, что он уже и тогда разрешал этот вопрос в твердом убеждении: мы — их!

Я считаю эту уверенность в себе, эту веру в собственные силы, убежденность в том, что пролетариат, руководимый умелым, верным рабочему делу вождем и применяющий новые методы революционной борьбы, обладает непобедимой силой, — самой выдающейся чертой характера Ленина.

Ленин всегда казался мне оптимистом, его оптимизм действовал освежающе и ободряюще. Всякий, кто с ним соприкасался, возвращался полным повои силы и бодрости к своей работе. Но его оптимизм был и другого рода. У большинства людей оптимизм и пессимизм являются результатами той или иной оценки, безразлично правильной пли неправильной, данного положения или явления. У Ленина это было не так. Его глубоко продуманное мировоззрение, полнота, с которой он владел революционной боевой тактикой и стратегией, находчивость и способность не потеряться в любых обстоятельствах но оставляли места для пессимизма. Все эти элементы были в нем развиты гармонически, как ни у одного другого из наших современников.

ФРИЦ ПЛАТТЕН

РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ ВОСТОКА*

ПЕРВЫЕ я встретился с Лениным лишь в Циммервальде. Ниже среднего роста, с крутым упрямым лбом, с часто возникавшей на лице лукавой улыбкой, просто и скромно появился он в Циммервальде так же, как позже в Кремле. Почти бедно, но всегда опрятно одетый, этот самый значительный человек современности вызывал уважение как тем, что и как отстаивал, так и своей манерой держать себя. Бедность его костюма казалось мало или вовсе не угнетала Ленина.

В Циммервальде на пленарных заседаниях едва ли был еще такой внимательный слушатель, как Ленин. Беря слово сравнительно редко, всегда стараясь выдвинуть вперед других участников конференции, всегда добиваясь, чтобы решения были революционны по своему содержанию, он с отвращением отвергал, часто тяжело переживая, любую уступку в идейных вопросах. Едва заканчивались длинные утомительные пленарные заседания, как он требовал от своих единомышленников — их было только 8 из почти 45 человек — новых усилий. Заявление меньшинства обсуждалось и вырабатывалось на отдельных многочасовых заседаниях. Если кто‑либо колебался или из каких‑то опасений покидал ряды единомышленников, он подвергал его беспощадному осуждению как самого злостного противника. Но также непоколебимо поддерживал он своих сторонников. Когда председатель Циммервальдской конференции товарищ Гримм в самой категорической форме потребовал, чтобы я пожертвовал своими убеждениями, мотивируя это тем, что я‑де должен присоединиться к большинству представителей своей страны (Гримму и Нэпу) и отречься, таким образом, от заявления меньшинства (Ленин, Зиновьев, Радек, Арманд, Гримлунд, Нёрман Платтен и Винтер), я решительно сказал, что в таком случае лучше покину конференцию. Ленин тотчас же от имени восьми заявил о солидарности со мной, угрожая отказаться от участия в конференции, если конфликт не будет улажен. Он признавал только друзей или врагов и был по отношению к врагам так же безгранично тверд, как безгранична была его преданность друзьям.

Сознавая свое значение, он ценил идеи и труд других не меньше, чем собственные. Непоколебимый в своих всемирно- исторических решениях, он во время бесчисленных встреч с народными комиссарами, рабочими и крестьянами вбирал опыт этих людей, уважал и ценил их советы и как «премьер–министр» русского советского государства чутко прислушивался к запросам широких народных масс. Он чувствовал каждое биение пульса русского народа.

…Сила Ленина в том, что он в феноменально ясной форме видит законы исторического развития, с непоколебимой твердостью способствует развитию неизбежного исторического процесса и всегда воодушевлен верой в революционное творчество рабочих масс, тогда как мы, малодушные, только с удивлением внимаем ему.