Площадь диктатуры

- Я его так зову. Враги преследуют и шельмуют, а он скрывается, только мне открылся: Феликс Эдмундович! Феликс Эдмундович Дзержинский. У него такие чистые руки, только сердце холодное, как айсберг в океане, а бородка чудесно пахнет и всюду щекочет. Представляешь, Боря, всюду! Все тело и ... и там тоже.

Марина уже не плакала, улыбалась странно и счастливо, только глаза были неподвижными с расширенными зрачками, она глядела, не мигая, в одну точку, куда-то вверх за спину Горлова. Он замер от жуткого предчувствия, по шее вниз потекли капли пота.

- Холодок бежит за ворот, - некстати вспомнил он, не в силах пошевелиться.

- Андропов меня тоже любил, после Филиньки. Хороший, но мне не понравился, у него все вялое, сморщенное и сладкое, как сухофрукты для компота. Забыла, как зовут. Пока был со мной - знала, как после - не знаю. А наш Котов улыбается и меня везде гладит ... В черной комнате - роскошная постель, Филинька и Андропов меня по очереди трахают, и Виктор Михалыч тут же! По голове ласково гладит!

Марина стала раскачиваться и неожиданно завыла на самой высокой ноте, все громче и громче.

- Успокойся, Мариша, успокойся, все будет хорошо, - бессмысленно повторял Горлов, пытаясь напоить ее налитой из графина теплой, застоявшейся водой.

- У-у-у-у, - монотонно продолжала она и, неожиданно выхватив стакан, ударила Горлова в лицо.

- Звоните в медпункт, врача скорее, врача, - кричал он, чувствуя как кровь заливает глаза.

Он не знал, сколько времени держал ее, пытаясь успокоить, а она билась и рвалась у него из рук. Потом женщины силой увели Марину, ему показалось, что их белые халаты в багрово-красных пятнах.

- Надо зашить рану, перевязать и укол против столбняка, - сказала Жанна Георгиевна, которая весной выписывала Горлову бюллетень при простуде. Она осторожно вытирала ему лицо влажной ватой, от этого щипало, и Горлов слышал, как щелкают и лопаются пузыри.

- Перекись водорода - в прошлом лучший окислитель для ракетного топлива, - сказал он.

- Взлетать еще рано, я вас сейчас в больницу отправлю.

- Не надо в больницу, пусть так заживает.

- Что с ней? Она выздоровеет? - скривившись от резкой боли, спросил Горлов.

- Я психиатрию едва на тройку вытянула, и за все шесть лет после института такие больные не попадались. Может быть, просто понервничала, и реактивное состояние. Специалисты разберутся. Я все-таки выпишу направление, а вы распишитесь за отказ от госпитализации.

- Зачем же выписывать, если я отказываюсь?

- С врачами не спорят! Положено, вот и выписываю. Зайдите ко мне завтра, посмотрю, нет ли нагноения.

"Симпатичная, этот доктор, не красивая, а симпатичная, только слишком худенькая, похожая на девчонку-подростка", - думал Горлов, улыбаясь вслед Жанне Георгиевне.

Неплотно прикрытую дверь рвануло сквозняком, и со стола сдуло бумаги. Горлов нагнулся: на одном из листов было заявление Марины.

Перечитав резолюции, он понес заявление в отдел кадров. Начальника не было, и Горлов зашел к заместителю. Ничего не спросив, тот взял заявление.

- Да, знаю, меня предупреждали. Как раз сегодня Генеральный обещал подписать кадровые приказы, мы и этот туда же. Не беспокойтесь, к вечеру оформим. Где вас так, Борис Петрович? - кадровик сочувственно кивнул на висок, крест-накрест залепленный пластырем.

- Расшибся, - неопределенно буркнул Горлов.

- Вид у вас какой-то нездоровый. Идите домой, я увольнительную на два дня выпишу.

* * *

Горлов звонил Рубашкину весь вечер, но телефон не отвечал. Петр появился далеко заполночь, и они уговорились встретиться утром. Горлов говорил намеками, телефону не доверял, боялся, что прослушивают. Но, судя по всему, Рубашкина пока не трогали, он ничего не знал.

"Марина в психбольнице, ее объяснениям - грош цена. Буду отпираться. Только бы Рубашкин не подвел, - ворочаясь под душным одеялом, думал Горлов.

1.8. СЛЫШЕН ЗВОН БУБЕНЦОВ ИЗДАЛЕКА...

Почти всю ночь Горлов маялся от тошноты и головной боли. Утром стало совсем невмоготу.

"Надо было сразу ехать в больницу, - посмотрев в зеркало, он вспомнил Жанну. - Все-таки она симпатичная, не похожа на доктора".

Он надеялся, что благодаря лету в районной поликлинике очереди не будет, однако перед кабинетом хирурга толпилось человек двадцать, в основном старушки. Опять подступила тошнота, он еле дождался, когда освободится стул, уже не было сил стоять.

Время шло нестерпимо медленно. Так же медленно и лениво мыли пол две уборщицы. Они приближались с разных сторон длинного коридора задом наперед, внаклонку, ноги одной из них были испещрены вздувшимися синими венами. Обе остановились, не дойдя до Горлова нескольких шагов, и ожесточенно заспорили.

- Я полтора коридора и десять кабинетов за восемьдесят, а ты - всего семь и гребешь девяносто. Твой участок остался, ты и замывай, - кричала та, что слева, размахивая тряпкой, грязные капли летели во все стороны. Другая возражала, что у нее кабинеты больше, свою половину она вымыла, и дальше ей - трын-трава. Так и не накричавшись, они разошлись, каждая в свой конец.