Площадь Мужества

Два дня не стихали в лазарете стоны и крики раненых. Два дня, не зная сна и отдыха, медики обрабатывали раны, меняли повязки. Ампутировали руки и ноги своим солдатам. Боролись до конца за каждую жизнь. Вся станция Ладожская превратилась в огромный лазарет. На перроне расстелили матрасы и на них уложили тридцать человек. Еще почти столько же закопали прямо в туннелях.

Военной мощи Оккервиля был нанесен страшный урон.

Среди медсестер, которые выхаживали раненых бойцов, была и Алиса Чайка.

Как хотела она уделить все свои силы и время Игнату! Была бы ее воля, она не отходила бы от него ни на шаг. Но вокруг Алисы стонали и молили о помощи десятки искалеченных людей. Для каждого у Чайки нашлось и ласковое слово, и заботливый взгляд. Для страдальцев, многие из которых на операционном столе лишились руки или ноги, все было важно, все имело значение: и компресс, и повязка, и прикосновение нежных женских рук.

– Ты откуда, сестренка? – шептали раненые при виде девушки. – Из рая, что ли?

– Ага. Оттуда. Выгнали, – устало смеялась в ответ Чайка. – Вот, живу теперь в метро.

– Счастливчик ты, парень, – говорили Игнату товарищи по несчастью, лежавшие на соседних матрасах.

Пес не отвечал. Ему было неинтересно, что имеют в виду соседи. То, что его рана оказалась не такой уж тяжелой, или то, что именно к нему чаще других приходит Алиса. Но сталкер понимал: ему повезло больше многих.

«Да, я везунчик. Победитель по жизни, – размышлял он. – Сколько народу полегло. А я жив. Только б война кончилась – и заживем. Заживем».

Дима Самохвалов, раненный осколком гранаты в правую ногу, мучился куда сильнее. Первые сутки парень стонал почти непрерывно. Света не отходила от него, меняла повязки и компрессы, ласково шептала на ухо:

– Потерпи, родной, потерпи. Скоро станет легче.

Она и спала тут же, на Димином матрасе, свернувшись калачиком в уголке. Чайка не могла себе позволить и этой простой радости. За три дня она спала всего пару часов…

* * *

Никто в эти страшные дни не хотел думать, что будет, если Веган бросит все силы на новый штурм.

Но время шло. Атаки не возобновлялись.

Двадцать пятого ноября под вечер с блокпоста увидели веганского офицера с белым флагом.

Империя вышла на мирные переговоры.

Двадцать шестого ноября Веган собирался нанести решающий удар по Приморскому Альянсу: взять станции Чернышевская и Площадь Ленина. Все силы с других фронтов пришлось срочно снять.

28 ноября, день великого перемирия,

альянс Оккервиль

В кабинете полковника Бодрова шло совещание. Самое важное за всю историю общины. Предстояло решить насущный вопрос: что делать дальше, как выживать?

Собрались все оставшиеся командиры, принесли даже Ивана Громова. На почетном месте сидела Диана Невская. Последнее время девушка дважды ходила из метро во Всеволожск и обратно, превратившись в основного связного между двумя общинами.

Первым выступил сам полковник.

– Итак, мир заключен. Наша оборона оказалась веганцам не по зубам. Пока, – Дмитрий Александрович сделал акцент на последнем слове, выдержал паузу и продолжал.

– Но перенесем ли мы второй такой удар? Едва ли.

– Пусть только сунутся! – закричал кто-то.

– Правильно, верно! – поддержали крикуна несколько голосов.

Полковник стукнул кулаком по столу, и шум тут же стих.

– Будем смотреть правде в глаза, мужики. Выбита половина армии. Половина! Боеприпасов – с гулькин хрен. Мы не устоим. И, главное, не прокормимся. Василич, озвучь, – Бодров предоставил слово Василию Васильевичу Стасову.

Стасов встал, прокашлялся и прочел всем собравшимся длинную и местами довольно нудную лекцию. Из его доклада следовало, что урон, нанесенный веганцами экономике общины, слишком велик. О том, чтобы восстановить торговые сношения с Большим метро, не стоило и мечтать. Да и торговать Оккервилю было нечем.

– Веганцы, уходя с Дыбенко, уничтожили все грибницы, – сообщил Стасов.

– Не доставайся ж ты, дурь, никому… – проворчал Иван Громов.

– И главное. Возврат гражданских из Всеволожска – операция слишком рискованная. Если верить последним сообщениям, не так уж плохо им там живется.

Все посмотрели на Диану. Из всех присутствующих лишь она не только бывала, но и жила в бункерах Кирпичного завода.

– Ну как… Жизнь в Севе – не сахар, – девушка слегка нахмурилась, потом усмехнулась и добавила: – Но никто не голодает. Мне там нравится.

– Какие еще будут соображения? – полковник привстал с места и обвел собравшихся пристальным взглядом.

– Уходить нельзя, здесь наша родина! – раздалось с задних рядов.

– Правильно, верно! – загалдели оккеры.

И снова Дмитрию Александровичу пришлось стукнуть кулаком по столу, призывая к порядку.

– Уходить надо, – заговорил Иван Громов, когда наступила тишина. – Лишь одна проблема. Раненые. Бросим их здесь?

– Нет, ни за что! – закричали вокруг.

– Но где взять столько носильщиков? – продолжал Иван. – И кто будет прикрывать караван? Да у нас и носилок не хватит. Два захода делать – тоже риск. Лучше уж сразу.