Площадь отсчета

…Мишель был в ударе с самого утра. Он разобрался с артиллеристами, разобрался с Московским полком. Теперь он знал, и знал доподлинно, что в обращении с простым солдатом равных ему нет. Он всегда считал, что как командир он гораздо способнее Николая: солдаты чувствовали в нем доброту, верили ему, как отцу, и пойдут за ним в огонь и в воду. Ну и что, что Ника провел все детство над схемами баталий и фортификаций? Для полевого командира важнее грубоватая мягкость в голосе, этого не было у Ники — по природе сдержан и холоден. Поэтому сейчас, когда им донесли, что к инсургентам присоединился Морской экипаж, он уговорил брата отправить на переговоры именно его. Минута была самая решительная. Главное, правильно выдержать тон переговоров. Беседа отца с детьми. Именно так. Тогда они не посмеют его тронуть. С этими мыслями Мишель, как ему казалось, особенно начальственно, добродушно насупившись, подъехал к памятнику. Он наметил для себя моряков и остановился напротив их только что сформированного ряда. Раз они появились на площади недавно, сомнений у них должно быть больше. Тем не менее, когда Мишель увидел сблизи такое множество восставших солдат, ему стало не по себе. Брат говорил ему о полутора тысячах штыков — тут было добрых две с половиной. Великий князь остановил коня, — за ним был генерал Левашов и еще подалее человек пять свиты. Начиналось хорошо.

— Здравия желаем, Ваше императорское высочество! — встретили его моряки. Остальные, особенно московцы, стояли с наглыми лицами — недаром вокруг них все утро вертелись эти личности во фраках. Они и сейчас перебегали из ряда в ряд, мутили толпу.

— Что с вами делается и что вы это задумали? — спокойно спросил Мишель. Сейчас он был абсолютно уверен в успехе переговоров. Он видел, с каким почтением смотрят на него из рядов. Нашлись и охотники отвечать.

— Да эт… Ваш высочество! Без государя нам жить не полагается! То Александр Палыч захворал — нам не сказали… А то присягу принесли — сказали Константин Палыч присяги не хочет. А нам–то что делать?

Михаил Павлович взялся объяснять. Речь, которую он начал составлять еще с утра, к этой минуте стала ярче, длиннее и обросла простонародными словами. Он наслаждался звуком собственного голоса. Моряки слушали прекрасно.

В этот момент Вильгельма, который стоял сейчас в узком коридоре между строем московцев и моряков и, близоруко щурясь, смотрел на Михаила Павловича, тронули за плечо.

— А ну–ка, Вилли, — тихо по–французски сказал Пущин, — ссади Мишеля!

Вильгельм дернулся всем телом. Он совершенно не ожидал подобного предложения. Однако он не ослышался: «Voulez vous faire descendre Michel», — сказал Жанно, показывая глазами в сторону Великого князя. Надо было исполнять свой долг, недаром он с восьми утра таскал в кармане тяжеленный пистолет. А Мишель… он мешает! Господи, да заряжено ли? Вильгельм страшно боялся опростоволоситься. Кто–то помогал ему — то ли Жанно, то ли Саша Одоевский. Каховский подошел, давал советы. Вильгельма вытолкнули вперед, кто–то поддерживал его под локоть.

— Господа, господа, я сам справлюсь, — бормотал он. Ему стало жарко — тяжелая шинель стесняла движения, и он ее сбросил. Он поднял руку с пистолетом — всадников было двое, и их силуэты расплывались в глазах. — Который? Который Великий князь? — страшным шепотом спросил Вильгельм.

— В черном султане, — ответил голос Каховского.

Да, вот он, его хорошо было видно — широкое румяное лицо, рыжие полубаки, густое золотое шитье на мундире. И он смотрел прямо на Вильгельма.

— Господи, — думал Мишель, — да откуда я его знаю, где же я его видел? Точно — видел. У него перед глазами сейчас стоял сад в Царском Селе — лето, стайку лицейских в серых мундирах ведут парами на прогулку у него под окнами, последним идет долговязый, один, машет руками, голова задрана. Это он, несуразный, со смешной немецкой фамилией, как же его звали, этого лицейского? Господи, да как же его звали? И он целится в него. Мишель видел сверху, с седла, наведенный на него пистолет. Долговязый щурится, кривит рот, сзади двое — один в мундире, другой в статской шинели. Дуло пистолета. За что? Это длилось долго–долго, ему показалось, что он услышал звук взведенного затвора. У него пересохло в горле. Он замолчал.

— Ваше Высочество! — встревоженный шепот Левашова. Щелчок — осечка.

— У вас на полке нет пороха, — голос Каховского.

Вильгельм, как во сне, протянул ему пистолет. Мишель, тоже как во сне, стоял и смотрел, как они насыпают порох, как долговязый опять берет в руки пистолет, водит им в разные стороны. «Я не уеду, не уеду», — думал Мишель, до боли в руке сжав повод.

— Да что он тебе сделал?! — услышал Вильгельм. Рядом с ним стоял пунцовый от возмущения белобрысый молоденький солдат. Это был Серега Филимонов, который тянулся к его запястью. В этот момент Вильгельм снова спустил курок. Вспыхнул порох на полке. Выстрела не было.

НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ РОМАНОВ, ЧАС ПОПОЛУДНИ