Площадь Согласия. Книга 1

Прощай. Передай привет
Далекой страны облакам,
Всему, что дарило свет,
Всему, что осталось там.
Прощай. Передай привет
Далекой страны облакам —
Любовь, что дарила свет,
Навеки осталась там…

— Молодец! Умница! — захлопала в ладоши Лариса. — А есть еще что-нибудь? Повеселее?

— Можно и повеселее, — улыбнулась Тамара. — Есть такая глупая песенка, мы ее на турслете сочинили.

Однажды вечером — все было в турпоходе —
Зажгли костер, ночлег устроили, вздохнули,
Устали очень, сголодались на природе
И в рюкзаки свои в надежде заглянули.
Все как один в одну секунду онемели:
Где колбаса? Ведь мы ее еще не ели.
И тут раздалось — кар-р-р!

Гостей не ждали, гостей не звали,

Но только вверх мы дружно головы подняли —
А на ветвях и колбаса, и булки с сыром,
И мы на сыр теперь тот молимся всем миром.

Через минуту сначала Мишка, а за ним еще пара ребят вскочили на сцену и, размахивая импровизированными крыльями, стали изображать стаю ворон. Кто-то схватил гитару и, подобрав немудреные аккорды, присоединился к Тамаре у другого микрофона.

— Ворона… Белая ворона, — осененная идеей, прошептала Лариса.

А мы кричали, а мы визжали.
А мы под деревом чего ни вытворяли,
Надменный зритель лишь взирал самодовольно,
А нам, голодным, так было больно!

Забавная песенка сделала свое дело, и все, кто находился в зале, стали от души дурачиться. Веселилась и Лялька Фунтик с подружками.

Ну что за птица? Как ей не стыдно!
Устали, выдохлись — и стало так обидно.
Пока паршивка сверху наш концерт смотрела,
Всю колбасу и сыр благополучно съела…

— Ленская, что у вас творится?! — донесся из глубины зала громовой бас. — Вы что, собираетесь весь этот бардак завтра показывать?

В одно мгновение все на сцене замерли и стало тихо.

— Петр Викторович, — стала оправдываться Лариса. — Это просто импровизация во время перерыва.

— Да ваша импровизация на весь институт гремит, а в аудиториях вечерники занимаются! Крапивина?! — Казалось, декан не мог поверить собственным глазам. — И вы исполняли эту глупость?!

Ребята на сцене как по команде подскочили к смущенной Тамаре.

— Никакая это не глупость! — дружно запротестовали они.

— А что же тогда? — с издевкой уточнил Кравцов. — Что-нибудь приличное вы можете исполнить?

— Могу… Романс, — прозвучал в тишине Тамарин голос.

— Значит, романс? Ну ладно, — согласился Петр Викторович и демонстративно уселся на сиденье во втором ряду. — Слушаю. Я вас очень внимательно слушаю, Крапивина.

Все остальные незаметно покинули сцену, а через секунду из динамиков полилась совсем другая мелодия.

В огне свечи сгорает дивный вечер
И след неясный оставляет на стене,
Который ускользающим сознаньем
Читается едва. И в тишине
Немые, неозвученные фразы,
Признания ошибок. Наяву
Приходит запоздало покаянье
И стоном отзывается в мозгу.
И правда, не воспринятая ране,
Холодной ночью не дает уснуть,
И душу жжет безжалостное пламя —
Того, что было, больше не вернуть.
Свеча все меньше. Дуновенье ветра.
Исчезли тени в темноте ночной.
На землю тихо оседает пепел,
Оплаченный немыслимой ценой.
На землю тихо оседает пепел
Любви, сожженной пламенной свечой…

— Красиво, — спустя несколько мгновений оценил декан. — Слова непонятные, но звучит красиво. Вот вам, Ленская, совсем другая песня! И самим послушать приятно, и другим показать не стыдно. Репетируйте! — поднялся с места Кравцов. — Только без фокусов!

— Уф! — пронесся по залу вздох облегчения, едва за ним закрылась дверь.

— Завтра выступаешь! — не терпящим возражений тоном заявила Лариса.

— Как — завтра?!

Тамара растерялась: одно дело — спеть в узком кругу и совсем другое — перед залом, полным студентов.