Площадь Соловецких Юнг

Ася чувствовала себя виноватой – что, в общем-то, бывало с ней нечасто. Она была настоящим ребенком девяностых – времени, когда на развалинах страны появилась молодая поросль, с жадностью впитывающая в себя все новое. Во главе угла стоял успех – и, в самом деле, никого не интересовало, какими способами этот успех оказался достигнутым. Цель оправдывает средства, деньги не пахнут, если не нам, то никому… она добивалась желаемого всегда, чего бы это не стоило. И привыкла смотреть на неудачников – на тех, кого неудачникам считал ее круг – свысока. Слава не был исключением и их неестественная связь поддерживалась, в основном, ее стараниями. Непредсказуемый охранник со своими бредовыми идеями вызывал у нее в первую очередь гнев, а потом уже – мощное плотское влечение. Она злилась на себя за первый ночной визит, но ничего уже поделать не могла. Планы по унижению странного человека необъяснимым образом поворачивались против нее. В мечтах и расчетах все было просто – опьяневший люмпен начинает распускать руки, она легко и изящно осаживает его, напоминает про место, которое он занимает в мире и что к владелицам дорогих машин ему лучше даже не подходить. Потом ловит тачку и уезжает, отомщенная. Но в определенный момент, когда напарник Славы, испитой болтун и пустозвон, уже клевал носом, а сама жертва собиралась уходить спасть – все не так, все не так!! – она вдруг поняла, что хочет этого человека неодолимо.

Впрочем, телесная близость ни на йоту не приблизила ее к понимаю нового любовника. Он постоянно говорил – причем с видом насмешливого превосходства – какую-то ерунду, нес невероятную дичь, вызывая у Аси, выкормыша девяностых, яростный протест. Она не могла ему возразить аргументировано и веско. Так, чтобы он потерял речь и нашел доводов против ее уничижительной критики. Он с насмешкой, скрытой в уголках чувственного рта, выслушивал ее – и разрушал все ее стройные построения одной лишь едкой фразой.

Перед тем, как их попалили в директорском кабинете – вот еще, кстати, неразрешимая загадка – они говорили почти до утра. Как только она не подводила Славу к объяснению этой странности, он то отмалчивался, то отшучивался, то просто переводил разговор на другую тему – а эти темы, казалось, не кончатся никогда. Ася, обладавшая живым, но несколько извращенным умом, заподозрила было их в любовной связи – геи и лесбиянки стали неотъемлемой, естественной и совершенно нормальной частью современного мира – но потом сама отмела эту гипотезу. Старый вояка и молодой охранник, оба из дремучего советского прошлого, из времен, когда, как она говорила, еще бегали мамонты и западная толерантность не перла отовсюду, приняв идиотический размах – нежная парочка? Бред.

Но в душе Аси что-то саднило – она выкурила не одну сигарету под несколько чашек кофе, пока не сообразила – директор обещал Славу уволить. А этого она допустить не могла. Хотя бы потому, что тогда разгадка директорского кабинета – любовного гнездышка останется неразгаданной.

Решение пришло само, и Ася удивилась его изящной простоте – поехать к этому сапогу, солдафону и на пальцах объяснить ему, что нельзя увольнять непьющих людей из-за такой малости. Непьющих надо беречь хотя бы потому, что они давно уже вымирающий вид.

Ася почувствовала решимость – да тут еще очень кстати вспомнились римские знатные дамы, матроны, которые тоже могли использовать рабов по прямому природному назначению, как любовников. И при этом не опускаясь до их уровня. В конце концов, матроны по-своему, должно быть, заботились о тех, кто был равен пыли на сандалиях.

Вот и она, снизойдя до охранника, позволил ему себя любить и случайно разрушив материальное благополучие – при это мысли Ася фыркнула – материальное неблагополучие, так будет точнее – должна все вернуть на исходные позиции. Почти на исходные… а старого дурака она уболтать сможет. Придумает пару-тройку душещипательных историй, скажет, что нельзя за такой мелкий проступок, не проступок даже, а естественную природную слабость лишать человека средств к существованию. Может быть, кстати, заодно получиться выяснить причины этой проклятой, не дающей ей спать, неестественной и неправильной привилегии.

Через час толкотни по вечным смрадным пробкам она, предусмотрительно припарковав машину в стороне – незачем дразнить старорежимного человека дорогой игрушкой хозяев жизни – уверенным шагом, миновав читающего газету охранника, который даже не поднял головы, подошла к знакомой уже двери.

Постучала и, не дожидаясь ответа, вошла, дерзко встретив недоуменный взгляд крупного краснолицего мужчины за столом. Он оторвался от бумаг – как показалось Асе, с облегчением – и поднял стариковские кустистые брови.

– Здравствуйте – с месте в карьер начала Ася – я по поводу инцидента, который произошел сегодня утром. Во первых, я хотела бы извиниться перед вами, а во вторых…во вторых, нельзя увольнять хорошего человека, который потом еще неизвестно когда и куда устроится, просто нельзя увольнять. Вы же сами ему разрешили ночевать здесь?