Плоский мир

— Народ, взгляните, что я нашел у пруда! — и вынимает из кармана пожелтевшее письмо.

Все, разумеется, начинают галдеть, толпиться вокруг него, включая и Антона; каждый жаждет рассмотреть, дотронуться. Мне, как одному из самых маленьких, лист бумаги становится доступен лишь тогда, когда все остальные изучили его вдоль и поперек, но несмотря даже на то, сколь коротко я пробегаю по нему глазами, — всего секунд двадцать проходит, — я успеваю заметить и сообразить, что это какое-то письмо, написанное на языке, который очень похож на русский, только почти все слова заканчиваются на букву «ъ», да еще и почерк какой-то витиеватый, — ей-богу, в глазах начнет рябить от этих рукописных сплетений, если каждая из них, как в том письме, будет заворачиваться в огромную спираль.

Никто так ничего и не может понять, и поэтому все продолжают галдеть и наперебой предлагать свои версии и расшифровки текста, — одни говорят, что это зашифрованная морская карта, другие опровергают их, тыкая пальцем в самую середину текста, где значатся неприкрытые угрозы. Тут вдруг Антон поднимает с земли конверт, который в суматохе обронили и наскоро забыли о его существовании, переворачивает его и вскрикивает, потому что сзади виднеется засохшее алое пятно.

— Боже мой, ребята! И из-за этого было столько крови!

Все подбегают к Антону, в безмолвии и ужасе рассматривают конверт; снова начинается галдеж, но тут Витька их останавливает.

— Стойте все! — поворачивается к Антону. Я и Мишка смотрим на моего братца во все глаза, — ты знаешь, что это за письмо?

— Да! — отвечает мой брат каким-то роковым голосом, хватается за голову и падает на деревянные доски справа от дороги, оборудованные для общего сидения и игры во вкладыши. Вид у него такой, как будто доселе его обуревали некие страшные подозрения, и теперь они всецело подтвердились, — ребята, слышали ли вы когда-нибудь о человеке по имени Николай Коршунов?

— Нет, никогда, — отвечаю я.

— Да помолчи ты, — Витька кладет мне руку на плечо и смотрит на всех остальных, — а вы что скажете?

Спустя полминуты выясняется, что никто в жизни не слышал ни о каком Коршунове.

— А вот я знаю, что он жил в этих краях.

— Давно? — спрашивает Иван Мешанин.

— Очень давно. Еще до октябрьской революции.

— Но где именно?

— У меня есть подозрения, что как раз на том участке, где теперь Мишкин дом стоит.

Снова начинается общее волнение, но, разумеется, никому даже в голову не приходит спросить Антона, откуда это у него родились такие подозрения.

— Ребята, вы же знаете, какие напряги у Мишкиных родителей с их соседом Геннадием Павловичем, — продолжает, между тем, Антон, — они все никак не могут землю поделить и забор все время туда-сюда переставляют. Как фамилия у Геннадия? Тарасевич, кажется?

— Да, Тарасевич, — подтверждает Мишка.

— Вот-вот. Сосед Николая Коршунова был дедушкой Геннадия. Эти распри берут свое начало еще с тех времен. Но тогда ссоры так, как сейчас не заканчивались: не было такого, чтобы люди поругались и разошлись по домам, нет, — дело почти всегда заканчивалось дуэлью. И вот в этом письме Коршунов как раз и вызывает Тарасевича на дуэль. Странно, что вы сами этого не поняли! Там же все написано.

Все опять начинают воинственно галдеть и изучать письмо, а потом Витька поднимает голову и спрашивает:

— Так что же, Коршунов погиб?

— Да, — отвечает Антон трагическим голосом, — но деду Геннадия не удалось присвоить то, что ему не принадлежало — началась революция, и опустевший участок изъяли большевики. А потом сюда поселилась твоя семья, Мишка, и распри начались снова.

Вот на какие выдумки был способен мой брат. Разумеется, гораздо позже выяснилось, что никакого Коршунова никогда не существовало, а окровавленное письмо подложил сам Антон.

Но это — самое безобидное из его сочинений».

* * *

— Мишка, ты помнишь, как он перепугал нас своим исчезновением?

— Помню, — кивнул мой друг, — все дело в том, что мы уже привыкли к его приколам и обычно не волновались, но тот раз был особенным — когда мы без успеха обрыли каждый проезд и получили полный ноль, наша уверенность была сильно поколеблена.

— А как он исчез? — спросила меня Таня.

— Мы играли в салки на велосипедах. Но в том-то все и дело, что исчез он не во время игры, а после, когда очередной кон был закончен. Мы все стояли на главной дороге. На которую выходит наш проезд. Помнишь, Миш?

— Да, — кивнул тот и закурил.