Плоский мир

 «Неправда… все было не так. Дед умер позже…» - мысленно подсказывал Гордеев собственному голосу, но тот все еще молчал.

 -И знаете, мне ей-богу становится понятно, отчего с ним происходит все это. Я сейчас не имею в виду конкретно его поведение. Все, абсолютно все… Очень искреннее сочинение, да. Однако… - внезапно голос пожилого человека приобрел скрипучий оттенок, словно за время разговора его хозяин успел постареть на добрые пятнадцать лет и превратиться в совсем уж глубокого старика, - если хотите знать мое мнение, этот паренек не открыл еще и половины своих тайн. Да-да, я уверен в этом. И мне очень хотелось бы их знать… Ей-богу, кажется, они связаны с Татьяной – ведь он и о ней написал. Об их компании, о брызгах речной воды и шампанского, о реве катерного мотора и зеленом доме… о том, как однажды Таня пришла в его студию – обо всем.

 -Ты лжешь! – порывисто вскричал Гордеев.

 Он в мгновение ока скинул с себя учителя и выбежал вон из класса.

 От жесткого толчка профиль того покачнулся и упал.

 -Я никого не убивал, - произнесли вкрадчиво морщинистые полугубы, а затем их озарила удовлетворенная улыбка…

 Хотя душевное равновесие изменило Гордееву – (воротник его рубахи из прямоугольника превратился в косой параллелограмм, глаз приобрел белок и алый зрачковый оттенок, а руки и ноги двигались так быстро, что, казалось, намеревались поменяться местами), - двумя минутами позже, когда Павел шел по плоскости улицы, никто уже не смог бы определить его недавнего состояния; казалось, от волнения, которое так внезапно хлынуло наружу, не осталось и следа. Быстро удавалось его телу обрести свои прежние формы, что и говорить, но он специально научился себя на это настраивать, - уж больно непредсказуемые вещи сулило ему будущее. Солнечный свет проводил по краям гордеевского профиля розовый лазерный контур, который начинал пульсировать всеми цветами радуги, когда художник вымелькивал из-под очередного прохожего. И все же внутри у Гордеева по-прежнему бушевал гигантский эмоциональный ураган - если кому-нибудь вздумалось бы пойти за ним следом, этот человек наверняка бы услышал, как Павел все бормотал себе под нос: «Сумасшедший… он сумасшедший, иначе и быть не может…», - но не убежденно, а как бы оправдываясь перед самим собой.

 Неудивительно, что, возвратившись в плоскость своей новой комнаты, оборудованной под студию, Гордеев испытал острейшую необходимость дать волю эмоциям.

 И даже тонкая струйка слезы склеила две его нижние ресницы и, проторивая прозрачную извилистую тропку, скатилась по щеке вниз, к подбородку; в это же время рука Гордеева сделала на холсте точно такой же по форме мазок акварелью, мягко и  будто бы в краткой нерешительности обдумывая каждое следующее движение. С этого самого момента и началась настоящая работа, на которую в последствии Гордеев потратил немало сил.

 Когда минуты через две в его квадратном глазу появилась новая слеза, рука выводила на холсте уже совершенно иные линии…

 Стоит ли говорить, что после такого неудачного похода в школу у Гордеева отпала всякая охота продолжать поиски в этом направлении, но все же откуда-то ведь ему нужно было черпать материал, на котором основывался бы портрет. Павел все думал, как выйти из сложившегося положения. Ответ подсказал ему случай.

 Однажды вечером Гордеев, спустившись в плоскость гостиной и случайно заслонив собою Берестова, глаз которого снова был закрыт, но на сей раз по причине того, что Михаил над чем-то напряженно размышлял, спросил его, не нужна ли какая-нибудь помощь.

 -Нет, спасибо, - отвечал Берестов, - я как раз таки стараюсь справиться сам.

 -А что случилось?

 -Я работаю в Бюро социологических исследований, и мне нужно провести опрос среди жителей города, заполнить анкеты, но я не хочу утруждать себя беганьем туда-сюда по плоскости улицы, поэтому просто решил придумать, какие могли бы быть ответы на анкетные вопросы. Здесь нет вариантов, понимаете, и это существенно усложняет задачу.

 И тут Гордеева осенило: ведь он мог поступить точно так же, придумать, что могли бы говорить ему в учебных заведениях.

 -Только не подумайте, что я занимаюсь чем-то противозаконным, - продолжал Берестов, - так многие делают – все равно от этих анкет никакого толка.

 -Нет-нет, продолжайте. Это очень даже разумно.

 -Угу, - Берестов, стараясь дать понять, что на этом разговор окончен, заслонил круг головы анкетным листом бумаги – как будто маску надел.