Плоть и кровь моя

На всякий случай, чтобы устранить малейшую нервозность, минимальнейший «мандраж», он провожал Оксану на каждый экзамен сам. Ради этого отказался от заманчивой командировки за океан, рекомендовал заместителя вместо себя. Провожал дочку на экзамены по любимому Калининскому проспекту, напоминавшему и деловые авеню, и вместе с тем, как ни странно, базар в большом селе Настасьино, на главной усадьбе колхоза. На том базаре паренёк из Верхних Лопачей бывал так же потерян и затолкан, как здесь, на Калининском вон тот растаращенный провинциал. Столичные жители энергично двигаются по прямой, провинциала же кидает зигзагами туда-сюда, и он ушибается то об каменное плечо, то об каменный локоть. Но не горюй, бродяга: если ты здесь зацепишься, твои дети, коренные, хоть и в первом поколении, москвичи, будут так же уверенно попирать эти плиты, отражаться в этих витринах, как сейчас Оксана Маковкина.

Даже отца поражала она своей непоколебимостью. Игорь Васильевич регулярно получал с кафедры физкультуры информацию о том, какой на данный момент проходной балл. По истории, последнему предмету, ей была нужна только пятёрка. Историю сдавали в субботу. Тамара сомнамбулой бродила по квартире, заламывала пальцы. Он накапал ей валокордина, задумался и машинально выпил сам. Нет, так нельзя. «Мамочка, а что, если я выйду прогуляюсь и заодно и встречу нашу красотку?»

Больше часа бродил вдоль высокой фигурной ограды. Бронзовый Ломоносов был эпически спокоен, зато у его подножия галдели обмирающие родители. Суматошно и жалко бросались они каждый раз к отворяющимся дубовым дверям навстречу отпрыскам. Игорь Васильевич изо всех сил старался не уподобиться таким родителям-неврастеникам, только шагал и шагал, вдавливал в асфальт каблуки так, что вмятины отзывались, кажется, в глубине земной коры, в земной мантии, должно быть.

Дочь он увидел в окружении смеющихся, кричащих, бестолковых от счастья парней и девчонок — тех, верно, кому повезло, и она была среди них самая видная, самая броская и самая спокойная. Издалека кивнула ему, что порядок. Он пожал плечами, показывая, что ничуть в этом и не сомневался. Позвонили домой из автомата, и Игорь Васильевич повёл Оксану в ресторан «Арагви». Хоть и опасался сглазить успех, но всё-таки заказал столик у знакомого метрдотеля, коллекционера зажигалок (прости-прощай, газовый «Ронсон»!).

…Окончив завтрак, Игорь Васильевич поцеловал жену и дочь, спустился, прыгая через две ступеньки, вывел из гаража машину и отправился на работу. Он не говорил ни «на службу», как коллеги предпенсионного возраста, ни «в контору», как выражались ровесники, снисходя к своим якобы чиновничьим обязанностям, ни «в офис», подобно щёголям-юнцам, едва нюхавшим мастичный запах чужестранных офисов и отелей. Он говорил — «на работу». Он уважал и любил свою работу, считал её нужной обществу и считался перспективным работником на месте.

Подрулил точно вовремя. Одновременно с ним подрулили и вошли в подъезд, на ходу здороваясь, обмениваясь добрыми бесхитростными шутками, ещё полторы сотни главным образом мужчин в таких же, как на нём, тёмных пиджаках с гербовыми пуговицами, светлых наутюженых брюках, и пренепременных одноцветных галстуках с эмблемами различных международных спортивных организаций.

Через четверть часа, как и было договорено, — Игорь Васильевич любил точность сам, ценил её в других, и подчинённые это знали и не опаздывали, — он принял у себя в кабинете молодого тренера Меньшутина из города Н.

Меньшутин приехал, чтобы пожаловаться на руководителя спортивной школы, знаменитого фехтовального маэстро Лопатенко. Старик-де его прижимает — ревнует, что ученики просят уроков у Меньшутина. Старик-де сквалыга, жох — лучшие клинки раздаёт своей группе, и импортные рукояти — «пистолеты», что недавно получила школа, тоже все захапал.

— В общем, как хотите, Игорь Васильевич, но я так больше не могу — разрешите мне либо создать в Н. свою школу, либо в другой город переехать.

Меньшутин держался уверенно, не заискивал, но и не нагличал. Знал, чего хочет, добивался не благ — права пахать. Правда, на его месте Игорь Васильевич не стал бы так орать, так ребром ладони по столу стучать, да и явился бы сюда всё-таки не в пуловере и водолазке. Стиль делового общения обуславливает и стиль одежды, это не мелочь, это знак уважения, что, кстати, старик Лопатенко как раз хорошо понимал…

— Выходит, просишь развода, — задумчиво проговорил Игорь Васильевич. — А ведь не загс. И не нарсуд. Собрался переезжать — переезжай. Широка страна моя родная. Опять же — молодым везде у нас дорога. Но лично я бы на твоём месте повременил, однако своего мнения навязывать не хочу.

Не посчитаться с тем, что он скромно поименовал «мнением», означало здорово испортить себе тренерскую жизнь, Меньшутин это знал.