Плоть и кровь

— Он и Магда все еще норовят сойти за изысканных людей. Она теперь вовсю занимается благотворительностью, знаешь?

— Как мама.

— Как обитательницы Беверли-Хиллз. Разъезжает по Бриджхэмптону в лисьей шубке — я только удивляюсь, как это защитники прав животных до сих пор не облили ее кровью.

Зои рассмеялась.

Глаза у нее совсем не изменились.

— Маме очень одиноко, — сказала она. — Ей бы стоило продать дом.

— А тебя это не огорчит?

— Нет. Не так уж я к нему и привязана.

— Я тоже. Считается, что продажа родителями дома, в котором ты вырос, создает классическую душевную травму, а мне почему-то только одно в голову и приходит: «Купила бы ты, мама, квартиру в кооперативе, да и дело с концом».

— Мы не были там очень уж счастливы.

— Иногда были. Выпадали и такие мгновения.

— Это верно. Мгновения выпадали.

Зои уравновесила клингона на ободе стакана.

— Ничего-то из моей жизни не вышло, — сказала она.

— Ну брось. Не говори так.

— Да это же правда, вот и все. Я иногда думаю о себе — ну, знаешь, о том, что меня больше нет. И думаю, что уйду вовсе не в разгар работы… не знаю… над великим произведением искусства или над лекарством, которое спасло бы множество жизней, над чем-то в этом роде. У меня только и есть что Джамаль, моя работа да вот эта квартирка.

— Тоже не мало, — сказал Вилл. — Ты вовсе не обязана быть нейрохирургом.

— Я не о том, а вот если все вдруг пройдет. Случится чудо, я поправлюсь. Не думаю, что меня это сильно изменит. Не могу с чистой совестью сказать, что стану врачом, или начну помогать бедным, или еще что. Понимаешь, я уже какое-то время молча разговариваю с… ну, с невидимой силой, что ли, пытаюсь убедить невесть кого, что, если мне дадут другой шанс, я буду жить совсем иначе. Говорю, а сама знаю, что это неправда.

— Голубка моя, ты и так уже сделала очень многое. И не тревожься по этому поводу, не надо.

— Знаешь, — сказала она, — самое-то смешное, что мне от этой мысли нисколько не легче. Умирать не легче. От того, что смерть никаких моих великих трудов не прервет.

— Ну да.

— Временами мне хочется, чтобы это стало большой трагедией. Нелепость какая-то, правда? Хочется, чтобы весь мир отнесся к моей смерти как к огромной утрате, но я же знаю, этого не будет. Единственный, кого она действительно потрясет, — это Джамаль.

— Послушай, Зо, тебе не кажется, что это какой-то преждевременный разговор?

— На самом-то деле я все время гадаю: что будет, если со мной что-то случится, если что-то случится с Кассандрой?

— Ты прекрасно выглядишь. У тебя лишь самые первые симптомы…

— Я тебя вот о чем хотела спросить: как ты думаешь, смог бы ты взять Джамаля к себе? Мне нужно знать, что у него будет кто-то, кто станет заботиться о нем.

— Господи, Зо, — сказал Вилл. — Наверное, смог бы.

— Кассандра уперлась на том, что Джамаль должен жить с мамой. А я не знаю. Мама, она… В общем, мама. Она и Джамаль не очень подходят друг другу, я предпочла бы, чтобы он был с тобой.

— Я должен подумать об этом. Хотя чего там. Скорее всего, так и будет. Если тебе так хочется, я возьму его к себе.

— Спасибо.

— А ты не хочешь перебраться в Бостон? Я помог бы тебе найти там квартиру.

— Нет. Наш дом здесь, у Джамаля здесь друзья. Да и я не могла бы разлучить его и Кассандру.

— Понятно.

— Кассандра для него такая же мать, как я, это еще самое малое. Ты даже не представляешь, какая она.

— Ну смотри, если вдруг передумаешь, если захочешь пожить немного на севере, просто дай мне знать.

— Спасибо.

— Да хватит уже меня благодарить. Прошу тебя.

Зои прошлась Клинтоном по столу, поставила его перед Биллом и низким голосом произнесла:

— Спасибо, Вилл.

— Пожалуйста, — ответил он.

Они сидели за столом, пока на кухню не вышел Джамаль, сказавший, что уроки он сделал и хочет посмотреть телевизор. Около часа они смотрели с ним телевизор, потом Зои уложила его спать. Она и Вилл вернулись на кухню и провели там почти всю ночь, разговаривая. Временами Вилл неторопливо прогуливал Клинтона по столу, временами это делала Зои. Разговаривая с сестрой, Вилл понемногу распутывал ее волосы.

1989