Плоть и кровь

— Милая, разумеется, я расстроена. Какой же матери не хочется, чтобы ее дети приезжали домой на Рождество?

Сьюзен плечом прижала трубку к уху и начала рвать латук.

— Дело не только в этом, — сказала она. — В чем еще?

— Ах, милая, ты же все понимаешь.

— Нет, ты скажи.

— Мы обе прекрасно знаем, что Билли не хочет приезжать к нам на Рождество из-за твоего отца. Я знала, что так и будет. Ждала этого. Помнишь прошлое Рождество?

— Никогда его не забуду.

Сьюзен услышала вздох матери. Услышала, как у нее перехватило горло.

— Твой отец просто-напросто отваживает Билли от дома, — сказала мать. — Я так зла на него.

— Никто Билли не отваживает, мам. Он учится в университете, у него теперь другая жизнь. Он еще приедет.

— Я иногда просто убить твоего отца готова. Ну скажи, почему он такой упрямый? Можешь ты это объяснить? Я же вижу, он сам затевает эти ссоры, и умоляю его перестать. А он не перестает. Не может перестать, просто как бык какой-то.

— Ну, знаешь, мам.

— Прошу прощения?

— Ты же сама за него замуж вышла, разве не так?

— О чем ты говоришь? Я вышла замуж за совсем молодого человека, это было двадцать два года назад. Люди меняются. Ты этого еще не знаешь. То есть я не хочу сказать, что и Тодд изменится к худшему. Тодд другой.

— Я не верю, что человек может так уж сильно меняться, — сказала Сьюзен. — Если папа сейчас такой злодей и обидчик, значит, он был им и тогда.

— Ну какой же он злодей? Милая, я же не говорю, что он злодей. Я только сказала, что он похож на быка.

— Да ладно тебе. Он иногда просто ужасным бывает. Он…

— Милая, я люблю твоего отца. В нем вся моя жизнь.

— А я и не говорю, что ты его не любишь.

— Я для твоего отца все что угодно сделать готова.

— Послушай, мам…

— Ладно, расскажи лучше о себе. Как Тодд?

— Хорошо. По обыкновению, трудится.

— Это замечательно, — сказала мать. — Он настоящая рабочая лошадь, твой Тодд. А что у тебя, милая? Ты не очень устаешь на работе?

— Да нет, работа у меня легкая. Послушай, все будет хорошо — это я насчет Билли. Он повзрослеет, и они с папой поладят.

— Я знаю. Знаю. Это болезнь роста, через нее каждый мальчик проходит. Ладно. Я тебе обед готовить мешаю, а Тодд, наверное, уже проголодался.

— Хорошо. Мам?

— Ммм?

— Нет, ничего. Папа домой еще не вернулся?

— Твой отец? О нет, он на работе. Ты же его знаешь. Они с Тоддом одного поля ягоды, парочка рабочих лошадей. Когда поедете к нам на Рождество, не позволяй ему брать с собой учебники.

— Постараюсь.

— Мне так хочется увидеть тебя, милая, жду не дождусь. Скорей бы уж Рождество настало. Передай Тодду, что я его люблю.

— Ладно. Пока, мам.

— Пока. Рада была поговорить с тобой, любимая.

Сьюзен положила трубку, постояла, ожидая, когда пройдет необходимое время. Плакать она не будет, сегодня нет. Она дорвала латук, достала из холодильника помидор. Подождала еще и вернулась к обычной своей жизни, к ее размеренным движениям, к яркости не посещаемой никакими призраками временной кухни. Это моя жизнь, думала она, и сейчас я нахожусь в самом ее центре. Она резала помидор. И ни о чем другом не помышляла.

В эту ночь она и Тодд любили друг друга. Сьюзен знала, что он устал. Он был бы рад ограничиться сухим поцелуем и ускользнуть в сон. Однако сегодня была одна из ее ночей. Сьюзен прошлась ладонями по широкой спине Тодда, поцеловала ее — медленно, с растяжкой, — и он понял. Накрыл ладонями груди Сьюзен, провел губами по шее. Потом рука его скользнула под ее ночную рубашку, пальцы ласково коснулись промежности. И от этого простого, пробного касания она застонала. Супружеская жизнь и уменьшила загадочность происходившего между ними, и усугубила ее. Сьюзен видела Тодда сидящим на унитазе. Знала его зловонным и отдающим кислятиной.

Ей случалось ловить его взгляд, настолько пустой, тупой и самодовольный, что она думала: ну все, на этом мой интерес к нему и заканчивается. Этого он поправить уже не сможет. И в то же самое время сама привычность Тоддова тела наделяла его все большим числом подробностей. Какие-то частности его — перекрестья тонких волосков на животе, толстая вена на бицепсе — стали и ее личными принадлежностями, и один только взгляд на них порождал в Сьюзен прилив скорбной нежности, какой она никогда прежде не знала и даже представить себе не могла, ощущение возможности и утраты, от которого у нее слабели ноги. Теперь она верила, что ни один человек ничего о любви наверняка не знает. Любовь приходит скрытно, как ангелы, но даже когда она бездействует в тебе, ты уже переступила черту, ты уже не безгрешна. И все неоспоримости жизни Сьюзен, все единообразие ее дней пропитались ныне страхом за Тодда. Если он покалечится или заболеет, если умрет, какая-то часть ее обретет свободу, но другая, более весомая часть, которая и была настоящей Сьюзен, умолкнет навсегда.

— Ох, — прошептала она. Вот он, самый кончик, он давит на нее, проталкивается в нее.