Плот у топи

– Ты изначально обречен и всегда был таким. Вечный обыватель с сознанием раба, послушная деталь… Страх, подчинение, с самого детства. Это воспитание, дрессировка, условия, страх и стыд… как воздух. И теперь ты никому не нужен, б…ядь! Ты отработанный материал, ты отброс в общественном толчке! Глядя на тебя, люди с брезгливостью и плохо скрываемым страхом отворачивают свои сытые …бла! Все боятся, и все знают, что когда-то будут такими, как ты, что никто не застрахован. Никто никому не нужен. Всем по…

Женя замолчал, его глаза истерично бегали, рот злобно перекошен, на губах пена и слюна, щеки нервно дергаются.

– Никто никому не нужен. Я и сам никому не нужен. Только полные кретины не понимают, что другой человек ценит тебя только тогда, когда может что-то получить. Как только ты невыгоден как источник для потребления, тебя посылают. И не вспомнят.

Женя растерянно посмотрел на бомжа, тот сосредоточенно таращился перед собой, в пустоту, по его грязным, заросшим щетиной щекам лились слезы. Он невнятно бормотал какую-то пьяненькую белиберду.

Из-за угла вырулил милицейский уазик. Высыпались люди в форме. Нагло ухмыляясь, один из них спросил:

– Ну что, граждане трудящиеся, нарушаем?

Милиционер лениво пнул ногой коробку с остатками вина.

–Так это ж бомжи, че с них взять? – гнусаво протянул его коллега.

– Я не бомж, – чувствуя, что теряет контроль над собой, ответил Женя. – И в конце концов вы за наш счет живете и существуете, за наши налоги. И кто вам позволил меня... нас оскорблять? И вы не представились.

– Вот видишь, умник? – ухмыльнулся милиционер. Он рывком подскочил к Жене, с размаху пнул в живот.

«Большевичок», задыхаясь, упал на колени. В ход пошла дубинка.

Следующий удар резиновой дубинкой пришелся по спине. Корчась от боли, Женя сполз, уткнувшись лицом в истоптанный февральский снег. Под лошадиный хохот органов правопорядка сержант продолжил: бил по почкам, по ногам.

Удовольствие. Отработка. Системный порядок. Никаких нарушителей.

Бомж, сидевший до этого, съежившись, на краю скамейки, вскочил и сипло заорал:

– Не надо, мужики! Не надо, не надо, мы же не делали, ничего не делали… Мужики, мы же того, братья все, белорусы… Мужики!

«Щууууух» – звук грядущей боли.

Дубинкой по лицу. Бич нелепо вскрикнул, и, неуклюже размазывая кровь, рухнул рядом с Женей, в вавилонскую снежную жижу.

Удары сыпались один за другим, сержантик усердствовал с каким-то примитивным садистским кайфом.

Внезапно с бомжом случилось что-то ужасное: его тело скорчилось в судорогах, конечности конвульсивно задергались, из искривленного рта пошла пена. Мужчина неестественно выгибался, трясущимися руками загребая мокрую грязь.

Оцепенев от неожиданности, милиционеры ошарашенно глазели на дело рук своих в телесном олицетворении мира.

Один из них жалостливо взвизгнул:

– Да ну их!

Защитники правопорядка шустро упаковались в уазик. Автомобиль резко тронулся и скрылся за поворотом.

«В этом мире было скучно, ни к чему жалеть о нем».

Протягивая Жене дрожащие заскорузлые пальцы, сосед по палате просит сигарету.

– Нет у меня.

– Гы-гы-гы, паффли патрахаемся, – прошепелявил обрюзгший мужик, тараща затравленные телячьи глаза.

– Иди к черту, я сейчас санитаров позову!

Псих послушно отстал, сполз на кушетку и отвернулся к стене, сосредоточенно рассматривая полинявший узор на облезлых обоях.

Женя зашел в курилку психиатрической больницы. Трещины на стенах, на полу – следы засохших нечистот, спермы и крови. Измотанный юноша отыскал более-менее целый окурок. Закурил, отчужденно глядя в зарешеченное окно.

А там, за окном, мир без новостей. Урбанистическая порнография. Пустое поле, покосившаяся и потускневшая от времени церковь, строящиеся коттеджи новой белорусской олигархии. Изредка на разбитой дороге появлялись человеческие фигурки. Устало бредущая биомасса по звонку покидает рабочие места. Позади остался день, полный бездушного труда и рабовладельческих сношений.

В курилку заглянула медсестра.

– Жуковский, посетитель у тебя.

Женя лениво поплелся в «комнату для свиданий». Снова мерзкий грязно-желтый цвет режет глаза. В углу за одним из столиков сидит неопрятного вида молодой человек с некоторыми претензиями на интеллигентность.

– Саша, ты…

– Здорово, Жека. Совсем херово выглядишь. Я тебе тут книжат принес. Посиди, разгони скуку русским экзистенциализмом. В твоем… в твоем положении, думаю, интересно будет.

– Спасибо, Саша, – равнодушно глядя на книги, пробормотал Женя. – Как там у вас?.. Что у вас там вообще?

– Ничего нового. Угар полный, бунтуем, недавно Опарыша с весом приняли. Срок шьют. Ничего нового.

Шумно ввалилась медсестра. Недовольно косясь на посетителя, проорала:

– Жуковский, на обед! Хватит трепаться.

Александр заторопился.

– Выбирайся, короче. Бывай.

На обед Женя не пошел, от местной хавки возникали проблемы с потенцией.

В палате он рассматривал книги, которые принес приятель.

Больше всего парня заинтересовал потрепанный томик из собрания сочинений Достоевского. «Идиот».

«Святым здесь нет места».