Плоть

И все же это была она. Он ощущал ее жаркую, крепкую плоть, изнывающую от вожделения, горячее биение сердца.

Множество мыслей роилось и путалось в его разгоряченном мозгу. Рассудок отступил – победило вожделение, восторжествовал зов плоти.

Он быстро сел на край постели, не выпуская девушку, привлек ее к себе, прижал к груди, взял за голову левой рукой, впился в ее мягкие губы, покалывая их своими жесткими усами, впивал ее дыхание. Лениту охватил необъяснимый ужас. Ей захотелось убежать, и она отчаянно пыталась вырваться.

Это был страх перед самцом, ужасный физиологический страх перед первым соитием, присущий всякой женщине, всякой самке.

Но попытка оказалась тщетной.

Ее крепко держали сильные руки Барбозы. Он покрывал ее щеки, глаза, затылок бесчисленными поцелуями. Эти жаркие, жадные поцелуи обжигали ей кожу, кровь у нее становилась подобной раскаленной лаве, нервы напряглись до предела, плоть изнывала.

Осмелев, забыв о всякой сдержанности, он стал целовать ее шею, а потом высокие, твердые, вздымающиеся груди. Сначала он ласкал и целовал их почтительно, благоговейно, со страхом, как будто совершая святотатство, а потом – дерзко, сладострастно, словно сатир. Все более воодушевляясь, он принялся сосать и покусывать затвердевшие кончики ее грудей.

–?Оставьте меня! Оставьте меня! Я так не хочу! – отчаянно молила Ленита прерывающимся голосом, задыхаясь, силясь вырваться – и все же ее удерживала неодолимая жажда забыться и отдаться.

Вдруг у нее подкосились ноги, руки бессильно упали вдоль тела, голова повисла – и она перестала сопротивляться, сделалась слабой, мягкой, пассивной. Барбоза поднял ее могучими руками, повалил на кровать, лег рядом, обнял, навалился мощным торсом на ее нежные груди, припал губами к ее губам.

Она не противилась и, будучи в бессознательном, полуобморочном состоянии, едва отвечала на жаждущие, трепетные поцелуи.

Время шло.

Барбоза не мог поверить в то, что происходит.

Разуверившись в женщинах, расставшись с женой, мизантроп, он оставил мир, уединился со своими книгами и научными приборами в медвежьем углу, на фазенде в сертане. Он покинул общество, изменил привычки, сохранив только, как реликвии прошлого, чистоплотность и опрятность в одежде. Жизнь у него протекала в ученых занятиях и размышлениях. Казалось, вот-вот он достигнет той спокойной ясности духа, о которой говорит Плавт, только при чтении книг – в разговоре с живыми и мертвыми. И вот, волею неисповедимой судьбы, на пути у него появляется молодая, красивая, умная, образованная, благородная, богатая девушка. И эта девушка влюбляется в него, внушает ответное чувство к себе – и вот он пленен и повержен. Мало того – вопреки всем ожиданиям, она совершает невероятный и абсурдный поступок, заявляется к нему в спальню, будит его и отдается ему... Она у него в объятиях – томная, безвольная, снедаемая вожделением, а он ласкает и целует ее... Но больше он ничего не может сделать! Не то чтобы его удерживали предрассудки, которых у него нет, или боязнь последствий, которых он уже не боится. Удерживает его неожиданный нервный срыв, физическая невозможность. Тщетно силится он сконцентрировать волю, чтобы успокоить нервы и подготовить организм...

Ощущая всю нелепость и смехотворность своего положения, он чувствует, как его прошибает пот, что руки у него похолодели,– и разражается рыданиями. Обезумев, он отталкивает Лениту и впивается себе в грудь ногтями.

–?Не могу! Не могу! – отчаянно стонет он.

Они поменялись ролями. Ленита почуяла какую-то холодность и отчужденность, но причины она не понимала и даже не подозревала о ней. В исступлении сладострастия, которое изменило ее до неузнаваемости, превратило в бесстыдную вакханку, в похотливую самку, Ленита вцепилась в Барбозу, обхватила его руками и ногами, как осьминог обхватывает жертву. Жадными, горячими губами она тянулась к его губам. В необоримом порыве чувственности она кусала ему губы, целовала гладкую поверхность зубов, сосала язык...

От наслаждения она учащенно, жарко, порывисто дышала. Ее наслаждение было интенсивным, исступленным, но... конечно же, неполным, ущербным.

А Барбозе хотелось встать, взять пистолет и размозжить себе череп.

Но мало-помалу спокойствие восстановилось. Барбоза почувствовал, что кровь спокойнее заструилась по жилам, что сладостное тепло разливается по всему телу, что плотское влечение пробуждается и настойчиво требует своего.

Мигом избавился он от минутной слабости и ощутил себя сильным и мужественным.

В неистовом порыве похотливого самца – более того, мужчины, стремящегося избавиться от унизительной слабости, Барбоза вновь перешел в наступление, сжал девушку в объятиях и зарылся головой в шелковистую и ароматную волну ее распустившихся волос.

–?Ленита!

–?Барбоза!

И победоносный поцелуй подавил жалобный крик девушки, расстающейся с девственностью...

Последовала буря необузданных, хмельных, исступленных ласк. Тела сближались, сплетались, становились единым целым. Плоть входила в плоть. Содрогание отвечало на содрогание, поцелуй на поцелуй, укус на укус.