Читаем Плотин. Единое: творящая сила Созерцания полностью

…Это даже не видение, но другой способ созерцания, восторг, опрощение, отказ от самости, жажда осязательного прикосновения, успокоение, устремление ума к возможно более полному слиянию, когда жаждешь узреть святая святых…


…И тогда ты достигнешь абсолютной свободы — свободы от самого себя…

…Шепот; тихий, ясный, словно оттуда:

— Если что-нибудь существует после первого, то необходимо, чтобы оно или непосредственно, или при помощи посредствующего звена было связано с первым, восходило к нему и стояло бы в отношении порядка на втором месте и на третьем. Таким образом, второе восходило бы к первому, а третье — ко второму. Ведь и на самом деле, должно же что-нибудь предшествовать всему, будучи притом простым и другим в отношении всего того, что следует после него и им объемлется.

Это первое не смешивается с тем, что от него исходит. И совсем в ином смысле присутствует в этом другом, будучи единым по самой своей сущности и не будучи этим другим. Ведь если бы оно не было простым и не было бы по самому своему существу Единым, то оно не было бы и принципом всего. Но оно как раз является максимально самодовлеющим и первичным в отношении всего. Ведь не будучи первичным, оно нуждалось бы в таком простом, чтобы состоять из него. Будучи таковым, Единое должно быть единым в исключительном смысле.

Но Единое не есть первое тело. Ведь никакое тело не является простым. Всякое тело есть становящееся, а не принцип, потому что принцип лишен становления. Раз он не телесен, но по самому своему существу один, то это Единое, надо полагать, является первым.

Поскольку сущность Блага является простой и первичной (так как все непервичное не является простым) и так как оно ничем в себе самом не обладает, но является чем-то единым, а также поскольку сущность Единого, о котором сейчас идет речь, та же самая, что и сущность Блага (так как Единое не является чем-то одним, а потом единым, как и Благо не является чем-то одним, и потом благом), то всякий раз, когда мы говорим о Едином, и всякий раз, когда мы говорим о Благе, следует полагать, что они являются одной и той же сущностью и нужно считать эту сущность единой, не предицируя о ней ничего.

Люди забыли то, к чему они стремятся с начала до настоящего времени. Ведь все влечется к Благу по необходимости природы, как бы предугадывая, что без него оно не может и существовать. Ибо восприятие прекрасного и изумление от него бывает у тех, кто уже имеет знание и пребывает в бодрственном состоянии; и это пробуждение — от Эроса. Благо же, поскольку оно является естественным предметом стремления, присуще и тем, кто спит. Оно никогда и не изумляет созерцающих его, потому что оно соприсутствует всегда и никогда не является воспоминанием. Эрос же к красоте, всякий раз как он присутствует, создает мучения, потому что тем, кто увидит красоту, необходимо стремиться к ней. Поэтому, будучи вторичным и принадлежа тем, кто уже понимает больше других, этот Эрос показывает, что прекрасное — вторично.

Именно Благо — древнее и раньше прекрасного. И само Благо не нуждается в прекрасном, прекрасное же в нем — нуждается. При этом Благо — ласково, приятно, более нежно, и, насколько кто хочет, оно у него наличествует. Красота же вызывает изумление, ошеломленность и удовольствие, смешанное со страданием. Кроме того, незнающих она отвлекает от Блага, как предмет любви отвлекает детей от отца. Ведь красота — юнейшее. А Благо — старше, не по времени, конечно, но по истине, имея и силу более раннюю. Оно ведь все имеет. А то, что после него, не имеет его все, ведь оно — после него и от него.

Поэтому Благо и над силой господин. Оно не нуждается ни в чем, из него происшедшем, но, целиком и полностью отбросив происшедшее, так как оно не испытывало нужды ни в чем из порожденного, существует тем же самым, что и до порождения этого. Его не озаботило бы, если бы оно и совсем не появилось. И если было бы возможно произойти из него другому, то оно не испытало бы зависти. Теперь же невозможно, чтобы ничто не произошло. Ибо нет ничего, что не произошло, если произошло все.

Само же Единое не было всем, чтобы не испытывать в этом нужды. Превосходя же все, Оно в состоянии и создать это и предоставить ему существовать самому по себе, но само Оно — превыше созданного…

…Я внезапно вновь ощущаю свое холодеющее тело. Точнее, даже не тело, а острую боль, которая, как жгучая молния, пронзила меня и вынудила очнуться. Мне вдруг захотелось пить, — но уже не могу высказать даже себе о своем желании: опухший, огромный язык не может произнести ни одного звука. А даже если бы мог: вокруг никого — я чувствую это. А где же Евстохий? — почему я его жду?

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза