Читаем Плотин. Единое: творящая сила Созерцания полностью

У иудеев и христиан достойно удивления, что, хотя они почитают небо и пребывающих на нем ангелов, они оставляют без внимания самые замечательные и могущественные его части — солнце, луну и прочие звезды и планеты. Для них как будто приемлемо, что Вселенная в целом — бог, а ее части не божественны. Нелепо с их стороны думать, что когда бог, как повар, разведет огонь, то все человечество изжарится, а они одни останутся, притом не только живые, но и давно умершие вылезут из земли во плоти, — воистину надежда червей! Какая, однако, человеческая душа стоскуется по разложившемуся телу? Этот абсурдный догмат даже христиане не все разделяют, некоторые вскрывают гнусность, отвратительность и вместе с тем невозможность этого. В самом деле, какое тело, совершенно разложившись, способно вернуться в первоначальное состояние, притом к тому первому составу, из которого оно распалось? Не зная, что ответить на это, они прибегают к глупейшей уловке — для бога, мол, все возможно. Но бог не может совершить ничего безобразного и не желает ничего совершить против естества. И даже если бы тот или иной иудей или христианин потребовал в силу своей порочности чего-либо постыдного, то бог этого не сумеет сделать, ибо руководит не извращенными желаниями, не искаженной непристойностью, а правильным и справедливым естеством. Душе он мог бы даровать жизнь вечную. Плоть, наполненную вещами, о которых говорить неприлично, бог не захочет и не сумеет объявить вечной вопреки разуму. Ведь он сам — разум всего сущего; он поэтому не может поступать вопреки самому Себе. Но, впрочем, хватит об этом. Я расскажу тебе одну необычную историю, которую поведал мне — было это давно — некий из жрецов Фив. То ли сам он сочинил эту историю, то ли кто-то передал ему ее, не знаю, ибо никогда не занимался ненужными расспросами. Но поведал он эту историю мне с одним условием: никому не должен я ее раскрывать, кроме одного человека и незадолго до моего ухода из этой жизни. И поскольку это произойдет довольно скоро, слушай и будь внимателен, Плотин.

В этот момент полулежащий Аммоний поднял прямые мизинец и большой палец, затем резко сжал все пальцы, и раздался сухой и необыкновенный треск. Свеча потухла, и вдруг какая-то сила словно рванула меня вверх. Стало трудно дышать. А потом сразу появился свет…


…Ранний предутренний свет. Еще усеяно темно-синее небо мерцающими иероглифами звезд. Даже отдаленно не прожились еще знаки приближающейся колесницы величавого Амона. Но уже медленно исчезает сила темноты, и воздух становится прозрачнее, смелее и прохладнее. Невысокие холмы, покрытые кустарником и группами невысоких апельсиновых деревьев. Правее высится одно-единственное довольно высокое дерево, странное хотя бы тем, что не видно нигде его тени. Под ним сидит человек, подняв колени. Я пытаюсь всматриваться в него, но не вижу, совсем не вижу его лица; то ли некие черты расплываются в предутренней сумеречности, то ли разные образы с огромной скоростью несутся, мелькают на его лице-экране.

И вдруг я понимаю, что я сам какой-то живой, личный образ для него. И быстро, очень быстро поглощает меня чувство, что я становлюсь или уже стал неким новым отражением его самости и в то же время чем-то очень важным и неотъемлемым…


«Итак, цель, которую они поставили, не достигнута. Я не знаю сейчас, сделал ли я все, что мог сделать. Я не знаю, но я спокоен. Я вижу приближение великой Пустоты. Остается мало времени. Необходимо в последний раз очиститься.

…Я очень стар, и я сконцентрирован на одном, вполне определенном для меня аспекте силы Величайшего Бога. Я беспрестанно путешествую в этом аспекте, являясь глубиной и сутью его. И только иногда, когда я участвую в ритуальных процедурах жертвоприношений, единственно помогающих проникнуть в юность нашего мира и вкусить благоуханную свежесть взрывающегося Первого Бутона, меня видят в облике жреца с белой накидкой на лице, и потому-то я и являюсь в этот миг жрецом…

… И, наконец, пришло время: я встретился со свернутой в клубок темно-красной змеей с двумя продольными черными линиями. Мне сказали, что меня ждут, и я от нее получил указания, где должна произойти встреча…

…Я неслышно спускаюсь в подземелье по широкой каменной лестнице. По темно-зеленым стенам стекают медленно крупные капли воды, а снизу струятся тонкие потоки тумана. Постепенно туман усиливается, и мне труднее видеть стены, потолок, нащупывать ногой ступени, чувствовать тусклый свет. Но я концентрируюсь на самом тумане и скоро ощущаю себя невесомым и парящим. Уже нет пути в подземелье, нет узкого коридора, нет самого моего тела, есть только парение. И я во второй раз слышу беззвучный голос Мастеров — носителей силы божественного Гермеса Трисмегиста. Это было указание о последнем испытании в этой Реальности.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза