Плотина против Тихого океана

Через несколько дней после приступа мать навестил доктор. Его не слишком обеспокоило ее состояние. Он прописал ей удвоить дозу таблеток, посоветовал избегать волнений, но все же понемножку вставать и каждый день давать себе физическую нагрузку. Он сказал Сюзанне, что мать должна как можно меньше думать о Жозефе, поменьше о нем волноваться и «вновь обрести вкус к жизни». Мать соглашалась регулярно принимать таблетки, потому что от них она спала, но этим и ограничивалась. Первые дни Сюзанна пыталась настаивать, но это было совершенно бесполезно, мать упрямилась.

— Если я встану, я только еще сильнее буду ждать его. А я больше не хочу его ждать.

Она теперь спала почти весь день.

— Двадцать лет я мечтала, что смогу когда-нибудь вот так спать, — говорила она.

И спала, потому что ей действительно хотелось спать, спала с наслаждением и упорством, чего раньше с ней никогда не случалось. Порой, проснувшись, она вдруг начинала проявлять некоторый интерес к внешнему миру. Чаще всего это касалось брильянта.

— Придется мне все же когда-нибудь встать и наконец избавиться от него.

Она смотрела на брильянт, возможно, с чуть меньшим отвращением, чем раньше. Он все так же висел у нее на шее вместе с запасным ключом.

Сюзанна предоставила матери во всем поступать по своему усмотрению и только каждые три часа давала ей таблетки, которые та охотно принимала. С тех пор как уехал Жозеф, мать наконец окончательно перестала интересоваться делами концессии. Она больше ничего не ждала ни от земельного ведомства, ни от банка. Капрал по своей собственной инициативе засеял пять верхних гектаров, чтобы обеспечить будущий урожай. Мать не вмешивалась. И кстати говоря, именно благодаря капралу у них не переводились горячий рис и жареная рыба. Сюзанна относила еду матери и часто ела вместе с ней, присев на краешек кровати.

Только за едой, да еще вечерами мать иногда разговаривала с Сюзанной, а так она даже не глядела на нее, когда та заходила к ней в комнату. Говорила она всегда одно и то же: ей, мол, все равно придется рано или поздно встать, чтобы увидеться с папашей Бартом.

— Десять тысяч, на сей раз я прошу всего лишь десять тысяч.

На что Сюзанна обычно отвечала:

— Не так уж плохо! В общей сложности будет тридцать.

И мать улыбалась робкой, принужденной улыбкой:

— Вот увидишь, мы выкрутимся.

— Но, может быть, пока и не стоит его продавать? — говорила иногда Сюзанна. — Спешить некуда.

Ничего определенного на этот счет мать не говорила. Она сама не знала, что будет делать с деньгами. Однако она твердо решила, что новых плотин она строить не будет. Может, на эти деньги они все же уедут. А может, ей просто хотелось иметь эти деньги, оставить десять тысяч франков про запас.

Каждые три часа Сюзанна поднималась в бунгало, давала матери лекарство и снова возвращалась к мосту. Но ни одна машина не останавливалась у их бунгало. Сюзанна иногда даже жалела о мсье Чжо, о том времени, когда он каждый день приезжал к ним на своем лимузине. По крайней мере это было хоть что-то. Пусть даже здесь стояла бы пустая машина, все лучше, чем совсем никакой. Ей казалось, что их бунгало превратилось в невидимку, и она, дежурившая у моста, тоже; казалось, никто не видел, что здесь есть бунгало, а еще ближе, у моста, — девушка, которая ждет.

И вот однажды, когда мать спала, Сюзанна поднялась к себе в комнату и вынула из шкафа вещи, которые подарил ей мсье Чжо. Она выбрала самое красивое платье, то, что она надевала, когда они ходили в буфет в Раме, и еще в городе, и про которое Жозеф говорил, что такие носят только проститутки. Это платье ярко-голубого цвета, которое было заметно издалека. Сюзанна перестала надевать его из-за Жозефа. Но теперь, когда Жозеф уехал, ей больше нечего было бояться. Раз он решил уехать и бросить ее здесь, она могла действовать по собственному разумению. И натягивая на себя это платье, Сюзанна поняла, что она делает нечто очень важное, может быть, самое важное из того, что она делала до сих пор.

Но автомобили, как и раньше, не останавливались возле девушки в голубом платье, девушки в платье проститутки. Сюзанна подождала три дня, а на третий, вечером, выбросила его в речку.

* * *

Так прошло три недели. За эти три недели они не получили ниоткуда никаких известий: ни письма от Жозефа, ни даже письма из банка или предупреждения из земельного ведомства. И за эти три недели ни одна машина не останавливалась возле их бунгало. Но вот однажды утром она увидела младшего Агости. Он был один и без машины.

Он не сразу пошел в бунгало, сначала направился к месту, где сидела она.

— Твоя мать прислала мне с капралом записку, она хочет о чем-то попросить меня.

— Ты знаешь, она плохо себя чувствует, — сказала Сюзанна, — она никак не может смириться с отъездом Жозефа.

У Агости была сестра, которая тоже уехала два года тому назад с таможенником из рамского порта. Но она хотя бы писала письма.