– Оба, Авенир Павлович, в одну землю уйдем. Я уж подсчитал, на гроб надо сорок восемь гвоздей. Только ежели мне там не понравится, так я обратно прибегу, возьму увольнительную. А вот чего, парень, сделай мне гроб на шипах! Ежели умру, сделай гроб на шипах, чтобы честь по чести! Да с гармонией похороните. Заиграют, дак я хоть ногой лягну! – Олеша даже притопнул.
– На шипах. На шипах домовина, конечно, не то что на гвоздях, оно поплотнее… – Козонков пожевал хлеба.
– Вот и давай уговор сделаем.
– Давай. Я не супротив, – сказал Козонков.
– При свидетелях! – Олеша даже привстал.
– Ну!
– Дай руку, что на шипах сделаешь!
– Да, может, я раньше умру-то.
– Ну, тогда и я тебе на шипах.
Старики потискали друг другу ладони, и Олеша вдруг весело, с душой спел частушку:
Настасья со смехом замахала на него руками:
– Ой-ой, что с ним будет-то! Гли-ко, он распелся-то!
– А мне теперь что! Вот ты завтра с Костей уедешь, а я без тебя и женюсь на молоденькой. В больницу схожу, все анализы сдам. Пойду в Огарково свататься!
Потом они оба с Авениром, клоня головы, тихо, стройно запели старинную протяжную песню.
Я не мог им подтянуть: не знал ни слова из этой песни.