Несомненно, каждого из нас когда-нибудь атаковали мясоеды, утверждавшие, что растения чувствуют боль и имеют сознание, и оправдывавшие свои пищевые предпочтения тем, что страдания живых существ неизбежны, что бы ты ни ел. Это абсурдный, отчаянный аргумент хотя бы потому, что растения, в основном, имеют мало шансов чувствовать боль, и ученый мир не испытывает нехватки доказательной базы этого утверждения. Тем не менее, для поддержания дискуссии, мы должны как минимум признать способность другого царства испытывать ощущения. Эволюция создала сознание, по меньшей мере, единожды; она вполне могла сделать это еще раз.
Роковая ошибка всех царственистов заключается в том, что они откажут в правах даже расхаживающему по улицам, говорящему Мистеру Картофелю, отталкиваясь от его дислокации в системе классификации видов. Разумеется, это абсурд, и большинство веганов это понимают. Все дело во многих важных с этической точки зрения характеристиках, каковыми располагают животные и не располагают растения. Если бы было доказано наличие чувств у растений, безусловно, мы бы уважали их право на жизнь и комфорт.
Признавая это, многие веганы следуют логике Питера Сингера
45, пытаясь различать организмына основании способности одних и неспособности других иметь персональные «интересы» (т.е. речь идет о способности страдать и заботиться о себе). Эта система включила бы чувствительные растения (если бы таковые существовали) и исключила нечувствительных животных (потому что нельзя сделать больно тому, кто не способен мучиться, неважно, к какому царству вид относится), основываясь на объективных критериях вместо того чтобы оставлять вопрос на рассмотрение таксономистов.Невзирая на то, что это куда более логичный и продуманный подход, сложность кроется в невозможности определения того, какие создания имеют собственные «интересы», а какие – нет. Веганы, которые едят мед, делают это не потому, что ненавидят пчел и хотят, чтобы те страдали как можно больше; просто они убеждены, что пчелы страдать не способны. И кто докажет, что они не правы?
Когда мы говорим об относительно близких наших родственниках – приматах – или даже о позвоночных в целом, довольно просто построить аргументацию об их чувствительности, опираясь на сходную нервную систему, наличие которой позволяет сделать вывод о том, что они ощущают боль так же, как мы. Но с насекомыми все иначе. Они могут потерять конечность и даже не дрогнуть; зачастую, если разрезать их пополам, каждая часть продолжит жить своей жизнью почти как ни в чем ни бывало. Их нервная система внушительно отличается от нашей, и даже если болевые механизмы существуют как таковые, для нас они непостижимы. Одни скажут на это, что лучше подстраховаться и действовать с учетом того, что насекомые все чувствуют. Другие ответят, что им хватает данных, доказывающих обратное. В конечном счете, мы действительно ничего не можем утверждать с полной уверенностью. Так же как не можем знать наверняка, не испытывают ли приступы боли дверные ручки, когда мы их поворачиваем. Мы руководствуемся здравым смыслом и теми знаниями, которыми располагаем. Потому что оба вышеприведенных аргумента имеют право на существование.
Даже если бы существовал идеальный метод определения того, какие виды заслуживают уважительного отношения, а какие – нет, уточнение смысла слов «плохое обращение» и «эксплуатация» подсуропило бы нам очередную проблему. Даже когда мы заводим речь о виде, чье право на жизнь почти безоговорочно и повсеместно признано как данность – о нашем виде, – встают далекие от решения фундаментальные вопросы, такие, как право на аборты. И хотя мы можем бесконечно обзывать друг друга «сторонниками смерти» или «противниками свободы», ни одна из групп про себя так не думает. Никто не ненавидит нерожденных детей и не желает им погибели; люди просто не верят, что на ранней стадии беременности эмбрион имеет «персональные интересы». В то же время никто не хочет ущемлять женщин в выборе ради принципа; люди просто убеждены, что любое человеческое существо имеет право на жизнь.
Я встречал нескольких людей, чьи трепетные взаимоотношения с лошадьми привели их к веганству. При этом они не видят ничего дурного в том, чтобы ездить верхом, тогда как другим веганам противна сама идея. Есть веганы, которые думают, что выпускать кошек на улицу жестоко (так они подвергаются опасностям, к которым не готовы, поскольку не приучены жить на природе), а другие придерживаются противоположного мнения – мол, ограничивать кошек в свободе плохо. Некоторые веганы вообще отвергают идею содержания питомцев, тогда как многие из нас считают своим долгом обеспечить всем необходимым как можно большее число бездомных животных. Видимо, проблема в том, что мы пытаемся найти истину, которая отделила бы моральное от аморального, правду, способную снять с нас повседневную вину во всех отношениях. Правда в том, что реальность слишком беспорядочна и парадоксальна, чтобы позволить истине существовать.