Плотоядный смешок

С другой стороны, для Джексона был полезен Андерсон, поскольку при избытке честности Джексону не хватало ловкости, чтобы превратить один доллар в два. Предоставленный самому себе, он потеря бы всё до последнего цента, и, в качестве сомнительной компенсации, был бы вынужден наложить на себя руки. Руки же Андерсона были для денег тем же, чем является навоз для розового куста, поэтому они с Джексоном составляли удачную комбинацию.

И всё же, никакой рай не вечен, и небольшая трещинка, если её предоставить самой себе, начнёт углубляться, расширяться и станет непреодолимой. Честность Джексона выросла до таких колоссальных масштабов, что Андерсон, при всей своей проницательности, иногда оказывался припёрт к стенке и был вынужден нести материальные потери. Точно так же, жадность Андерсона достигла таких адских глубин, что Джексон, при всей своей этичности, иногда обнаруживал себя втянутым в сомнительные предприятия.

Естественно, поскольку Андерсону не нравилось терять деньги, а Джексон страшился потерять душу, между этими двумя людьми выросла преграда. В такой ситуации очевидно, что преимущество было на стороне Андерсона, который не признавал никаких разумных границ для своих действий, тогда как Джексон чувствовал себя связанным нормами морали.

В результате хитрых манёвров Андерсона в конечном счёте бедный честный Джексон оказался в ситуации, когда был вынужден продать свою долю в партнёрстве на самых невыгодных условиях.

В этот момент жадность Андерсона, можно сказать, достигла кульминации, поскольку он приобретал единоличный контроль над бизнесом. После этого он намеревался отойти от дел, предоставив рутинное управление подчинённым, а себе оставив только подсчёт прибыли. С другой стороны, у Джексона не осталось больше ничего, кроме его честности, и, хотя честность — замечательное качество, в ломбарде за него много не выручить.

Именно в этот момент на сцене появился я... а? Спасибо, Генри.

Бокалы оказались наполнены бренди.

— До того вы не знали этих людей? — спросил Рубин, бросив острый взгляд на рассказчика.

— Абсолютно, — ответил Бартрам, деликатно вдыхая аромат бренди и лишь затем поднося бокал к губам, — хотя, полагаю, один из присутствующих в этой комнате знал. Это было несколько лет назад.

Впервые я встретился с Андерсоном, когда он вошёл в мой офис в состоянии крайнего раздражения. «Я хочу, чтобы вы нашли то, что у меня похитили», — сказал он. За время службы мне приходилось расследовать много случаев воровства, и поэтому, естественно, я спросил: «И что же у вас пропало?». А он ответил: «Чёрт побери, парень, именно это я и хочу, чтобы вы узнали».

История развивалась довольно быстрыми темпами. Между Андерсоном и Джексоном вспыхнула окончательная бурная ссора. Джексон был оскорблён, как только может быть оскорблён честный человек, когда видит, что его честность бессильна против жульничества других. Он поклялся отомстить, но Андерсон встретил эту угрозу беззаботным смехом.

— Бойтесь гнева терпеливого человека, — заметил Авалон с видом маститого учёного, который он принимал, делая даже самые банальные заявления.

— Я тоже слышал это выражение, - сказал Бартрам, — хотя у меня никогда не было случая проверить его справедливость.

Очевидно, у Андерсона тоже, поскольку тот абсолютно не боялся Джексона. Как он объяснил мне, Джексон был настолько

маниакально честен и патологически законопослушен, что у него просто не было никаких шансов совершить низкий поступок. Или, по крайней мере, так думал сам Андерсон. Ему даже в голову не пришло потребовать, чтобы Джексон возвратил ключ от офиса, и это было тем более любопытно, что офис располагался в доме Андерсона, набитом всяким барахлом.

Андерсон обнаружил это упущение спустя несколько дней после ссоры, когда, возвратившись с какой-то встречи, обнаружил в своём доме Джексона. В руках Джексона был старый портфель-дипломат, который он как раз закрывал, когда вошёл Андерсон.

Андерсону показалось, что в движениях Джексона была некоторая поспешность.

Андерсон нахмурился и, естественно, спросил: «Что ты здесь делаешь?»

— Возвращаю некоторые бумаги, которые были у меня, но теперь принадлежат тебе — сказал Джексон, и возвращаю ключ от офиса. — С этими словами он передал ключ, указал на бумаги на столе и закрыл кодовый замок на своём потёртом дипломате, причём Андерсон готов поклясться, что пальцы Джексона немного дрожали. Затем Джексон оглядел комнату взглядом, который, как показалось Андерсону, был исполнен скрытого удовлетворения, улыбнулся и сказал: — А теперь я уйду.

Так он и сделал.

Только когда Андерсон услышал шум двигателя в отъезжающем автомобиле Джексона, он смог выйти из своего рода оцепенения, парализовавшего его. Он понял, что ограблен, и на следующий день пришёл ко мне. Дрейк искривил губы в усмешке и, вращая в руках полупустой бокал бренди, сказал:

— Почему не в полицию?