Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павлв (Груздева)

В 1932 году, когда старший сын Груздевых вернулся из Новгорода в родную Мологу, а точнее, в деревню Большой Борок, все вокруг уже очень сильно изменилось, хотя Павел отсутствовал всего три года. Он оставлял хоть разгромленный, но все-таки монастырь, а приехал — даже куполов нет, церкви переоборудовали под гражданские помещения. В одном из храмов сделали столовую, в другом — клуб, место коммунистической агитации и пропаганды, а также плясок и развлечений, но кажется, отец Павел не застал этого, ко времени его приезда на территории монастыря расположилась зональная селекционная станция лугопастбищных трав.

«Приехал… Ой-й! Что делается? — рассказывал отец Павел о своем возвращении в родную Мологскую обитель. — Вышел-то в монастыре, а лошадки наши — Громик! Кубарик! Ветка-а-а! У-у-у! Их-то кнутом, на глазах у меня да матом-то! Они, бедные, и слов таких сроду не слыхали… Сам видел, как скотина от человеческой злобы плачет. А их все давай: «A-а! Это вам,…,не Богородицу возить! Это вам не попам служить!» И у меня, родные мои, от того слезы на глазах, а что поделаешь? Терпи, Павёлко…»

Почти все жители кулигских деревень работали на экспериментальных площадях селекционной станции. Элитные семена знаменитых луговых трав Мологи поставлялись во все регионы страны.

«Мы еще маленькие были, в школе учились, все пололи там травки, — вспоминает одна из жительниц Большого Борка. — Травка еле от земли видна, а сорняк вот такой большой. Дадут нам фартуки, ползаем на коленках. Денежку надо заработать. И Павел до переселения там работал, с мотыгой ходил, и сестра его Ольга, потом в замужестве — Ермакова, и я работала в отделе защиты растений до 37-го года».

Жизнь менялась, и жить надо было по-новому, приспосабливаться к действительности, а действительность была суровой, с наганом в руке. «Помню, как загоняли крестьян в колхоз, — рассказывает один из старожилов Мологского края. — К нам в деревню приезжали из Мологи, выкладывали револьвер на стол и заставляли записываться в колхоз».

В 1930–1933 годах наступил голод. В деревнях ели жмых, головню, в колхозах давали охвостья. Груздевская семья держалась только за счет отцовского заработка — Александр Иванович работал в Мологе по специальности мясником на бойне, мать хозяйствовала дома, а семья к тому времени была уже, не считая отца и матери: бабушка Марья Фоминишна, отцовская сестра-инвалид Елизавета Ивановна, дети — старший сын Павел 1910 г.р., дочь Ольга 1913 г.р., Алексей 1921 г.р., Антонина 1924 г.р., Татьяна 1926 г.р., в 1932 году родился младшенький — Шурка; итого десять человек. На плечи старшего — Павла — легла вся мужская работа по хозяйству, да еще трудился на зональной селекционной станции. Вместе с ним ходила на работу груздевская собака Бэром — «собака была, как волк».

Отец Груздевых с давних пор был охотником, этим промыслом тоже кормилась семья. Охотников в Большом Борке было всего три человека: Александр Иванович, у него имелось ружье; Иван Бажанов, по прозвищу Бажан; да третий — кузнец. Вот как-то раз приходит Павел с заработков домой, а родителей нет, сестренки плачут и говорят ему:

— Павлушка, у нас в огороде волк ходит. Он посмотрел — точно. Ружье со стены снял, залег на порог, перекрестился, отвернулся, на курок нажал. Прозвучал выстрел. Ружье отбросило в сторону, всё в дыму, волка нет.

Бежит сосед, мат-перемат, ругается на чем свет стоит:

— Какая зараза у меня собаку опалила! Она ощенилась со страху!

Это, наверное, был единственный случай, когда о. Павел стрелял. Даже о тревожных тридцатых годах он находил что рассказать с юмором. А время было нешуточное. Крестьян давили налогами, забирали последнее — с каждого хозяйства определенное количество молока, яиц, мяса, что скажут, то и неси в сельсовет — от детей отрывали. Кулигский сельсовет находился в деревне Новоселки, откуда родом мать Груздевых, Александра Николаевна, — там однажды произошел такой случай. Мужик-беднота, жил один, пришел как-то к сельсовету, одет в старенький пиджачок, портки какие-то на нем. Так он эти портки снял, повернулся голым задом к сельсовету и спел частушку:

Пока не было совету,
не видала ж…. свету.
Появился сельсовет,
увидала ж…. свет.

Мужика забрали, дали ему 10 лет по 58-й статье.

В те годы Александр Иванович Груздев предсказал, что из их семьи будут сидеть двое: бабушка и Павел, бабушка недолго, а Павлуша — много лет. И правда, бабушку Марью Фоминишну арестовывали, но «в кутузке» просидела она всего один день, ее выпустили.

Об отцовском предсказании о. Павел рассказывал близким уже спустя десятилетия после лагерей.

Очень выручали жителей Кулиги и Мологского уезда богатые окрестные леса — настоящая тайга, полная грибов и ягод. Были даже рощи дуба, из которого мастера готовили сани для крестьян на всю округу. Недалеко от дома можно было заблудиться.

«Отправят нас за ягодами, — вспоминает двоюродная сестра о. Павла. — Гонобобель у нас такой был. Павел говорит:

— Танька, пойдем.

— Нет, не пойду, туча такая, дождик будет.