Плыть против течения (ЛП)

Я выбралась из хватки Мэгги и пошла вперед, каждый шаг был будто по ножам. Гэван ждал меня, Кэмпбеллы прошли мимо меня, похлопав меня по плечам, а потом обняли друг друга. Диззи поднял Мэри в воздух и закружил, словно девочку. Кора Рейд была среди своих братьев, все открыто плакали. Люди вокруг меня обнимались, улыбались и радостно вопили. Ормскаула давно не была такой единой, все вместе работали и надеялись. Настоящая деревня.

Но я смотрела на запечатанный вход. Я шагнула ближе, сердце колотилось в груди. Я боялась, что обгоревшая худая рука вырвется из камней и схватит меня, утащит внутрь.

— Они еще могут выбраться, — сказал Гэван, подойдя ко мне. — Зависит от того, все ли внутри обвалилось. Может, мы получили лишь несколько дней передышки. Но этого хватит, чтобы сделать пули и укрепить деревню, найти еще способы удержать их там. Мы будем следить за этим местом.

— Гэвин, твой па…

— Я знал, что он не вернется, если войдет туда. А твой отец? — я покачала головой. — Мне жаль.

— И мне.

Он посмотрел на небо над нами, там были тучи.

— Что будет теперь? — спросил он. — Если их больше нет? Что делать дальше?

— Не знаю. Жить дальше, наверное.

— Ты — наомфуил.

— А ты — хозяин мельницы. Хозяин Ормскаулы.

Гэван стиснул зубы.

— Хватит. Нам нужно все менять. Людям нужна работа. Но мельница работать не будет, пока озеро не наполнится. Мы не позволим ему больше пересыхать.

Словно в ответ, небеса разверзлись.

И народ Ормскаулы стал танцевать под дождем.

Я не могла танцевать, все кости и мышцы болели, пылали и мерзли. Я пошла к дому, радуясь дождю на коже. После пары ярдов я поняла, что кто-то был со мной, знала, не глядя, что это был Рен. Мы шли в тишине какое-то время, оба хромали.

— Ты очень тихая, — сказал Рен.

— Устала, — ответила я.

Мы молчали, пока не добрались до моего дома.

Я забыла о заколоченной двери, пришлось заползли внутрь, нога болела. Рен последовал за мной.

Он встал в коридоре, выглядел удивительно неловко.

— Мне уйти? — спросил он.

Я покачала головой. Я не хотела быть одна.

— Нет. Останься. Только дай мне помыться.

Он нахмурился, но пожал плечами и пошел на кухню.

— Я сделаю чай.

Я прошла, хромая, в свою спальню, стала искать чистую одежду. А потом остановилась, порылась в сумке для побега, еще лежащей на кровати, взяла одно из нарядных платьев, но не то, что меня заставлял надевать Жиль. Я забрала его в ванную, где водой из бочки вымыла волосы, лицо и тело.

Когда я дошла до ран на ногах, я опустилась на стул и осторожно смыла кровь с пылающей кожи и порезов.

И увидела две колотые ранки над левой лодыжкой.

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Я знала, что была укушена. Я знала, что лодыжку пронзила боль не от осколков бутылки. В тело словно напихали сосулек. Два ряда зубов. Один для еды, другой для обращения.

Моя мать не врала, когда сказала, что было больно.

Я хотела ошибаться. Я отгоняла эти мысли весь путь домой, хотя ощущала, как меня охватывает холод. Он был у колен, и они были застывшими и скованными.

Я не знала, что будет, когда он доберется до сердца. Я догадывалась, что человеческое перестанет биться, а сердце монстра забьется.

Я протерла раны, надела новое платье через голову, заплела волосы в косу. Я вытащила из кармана грязной одолженной юбки пистолет матери и последнюю серебряную пулю, вставила ее в барабан, и он с щелчком встал на место.

Я не хотела умирать. Я хотела жить. Покинуть это место и попробовать удачу где-то еще. Я хотела целовать Маррена Росса, чтобы мы не могли дышать. Я хотела сделать с ним куда больше, чем поцелуй. Я хотела увидеть море и попробовать шоколад. Я хотела вырасти. Я хотела описать на бумаге свой мир. Лучше того, который я знала.

Так было не честно.

Я покинула ванную и прошла на кухню, каждый шаг был агонией. Но я выдавила улыбку, увидев Рена на столе с двумя горячими чашками чая.

— Можно кое-что лучше, Маррен Росс, — сказала я. — Это ведь праздник.

— Вижу, — он кивнул на мое платье, его глаза пылали как при лихорадке.

— Я красивая? — спросила я. Смерть, похоже, сделала меня храброй.

Рот Рена раскрылся, и я рассмеялась.

Я вытащила хороший виски отца и два стакана, наполнила их до краев, подвинула один к нему, подняла свой.

Первый глоток обжег горло, и я сделала еще, гадая, смогу ли выжечь холод внутри.

Он не поверил мне.

— Что происходит? — спросил он, склонился ближе, игнорируя напиток.

Я опустила пистолет матери на стол между нами.

— Если мне не хватит смелости, это сделаешь ты, — сказала я.

Он отпрянул от стола так быстро, что чуть не сбил свой стул.

Я говорила дальше:

— В идеале мне нужно быть на солнце. Последний рассвет, и я стану пеплом. Но я переживаю, что проявится инстинкт, и я попытаюсь напасть на тебя или убежать… — я умолкла. — С мамой это произошло быстро. За часы. Похоже, так было и с Джеймсом. Я не знаю, сколько мне осталось.

«Ничего хорошего», — подумала я.

— О чем ты?

— О, Рен. Ты знаешь, о чем я.

Я задрала платье и показала ему рану.

Он смотрел на круглые следы, которые разделяли два дюйма. Они выглядели как пустяк.

— Я не могу тебя застрелить, — сказал он.

Я ему верила.