Плывун

Удар пока задерживался, но черную метку прислали. Доставил ее Иван Тарасович Данилюк, про которого было известно, что он является следователем прокуратуры, что сразу придавало ситуации ненужную официальность. Впрочем, Данилюк сразу дал понять, что пришел отнюдь не по долгу службы, а как сосед к соседу.

– Вот какая беда, Владимир Николаевич… – доверительно начал он, потирая лысину. – Надо трохи подумать…

– О чем вы, Иван Тарасович? – Пирошников, наоборот, старался держаться строже.

– Так ведь стабильность нарушена… Сползаем черт-те куда.

– О чем же вы предлагаете подумать?

– Шо нам працювати? – Данилюк использовал родной язык для задушевности, тогда как русский применял для протоколов.

– И что вы предлагаете «працювати»? – с ненужной язвительностью произнес Пирошников.

– Есть основания полагать, что причиной последних событий в нашем доме являетесь вы, – неожиданно тихо и четко проговорил Данилюк. – Или ваш магазин.

– …Или поэзия в целом, – подхватил Пирошников.

– За поэзию не скажу, не знаю. От имени группы жильцов я предлагаю вам подумать о скорейшем освобождении площади и переезде в другое место. Вы поняли меня? – Данилюк поднял свои маленькие глазки и в упор просверлил ими Пирошникова.

– Чего ж не понять… – Пирошников взгляд выдержал.

– Ну вот и гарно…

– Скажите мне только, что же это за основания у вас? Откуда взялась эта нелепая мысль? – спросил Пирошников.

– Я вам пока обвинения не предъявляю. Когда предъявлю, вам будет дана возможность ознакомиться с делом.

Данилюк широко улыбнулся и протянул руку. Пирошникову ничего не оставалось, как пожать ее. При этом его ладонь почувствовала ожог черной метки.

Глава 12. Аспирант Максим Браткевич

Мысли Пирошникова были заняты одним: откуда, как получили соседи «основания» для этого дурацкого обвинения? Выходило, что это работа Деметры. Она первая объявила его антенной и связала поведение дома с Пирошниковым.

Вопрос следовало разрешить немедля, и Пирошников вновь постучался к соседке.

– Дина, скажите мне, только честно, это вы распускаете слухи о моем отношении к этим чертовым подвижкам? – выговорил он, впадая в раздражение к концу тирады.

Дина Рубеновна смотрела на него с сожалением, но не отвечала.

– Как хотите, но это всего лишь ваши домыслы! Спасибо, что поделились, но это еще не делает их истинными! И вот, пожалуйста! Соседи требуют, чтобы я выселился отсюда! – продолжал он в гневе.

– А вы не выселяйтесь, – улыбнулась она. – Но вы ошибаетесь насчет домыслов. Есть люди, которые своими глазами видели, как вам это удавалось.

– Что удавалось?! Кто видел?! – вскричал он.

– А вы подумайте. Это ведь так просто.

И тут только до Пирошникова дошло.

– Лариса Павловна… – прошептал он.

– Вот именно. Вы сделали ее необычайно популярной. Она третий день рассказывает, во что вы превратили ее комнату, посетив ее явно с донжуанскими намерениями, как вы сломали форточку спьяну… И как вы совершенно не умеете танцевать.

– Боже мой… – только и сумел выговорить Пирошников.

– Но аттракцион был эффектен, если ей верить. Как вам удалось сделать пол в ее комнате таким кривым? Оказывается, в молодости вы умели демонстрировать уникальные номера, – говорила она с легкой насмешкой.

Пирошников был разбит. Перед его глазами встал тот нелепый давний визит к Ларисе Павловне, и их танец, и падение на тахту… Боже, как стыдно…

– И… этому верят? – спросил он.

– Ну это хоть какое-то объяснение.

Итак, Пирошников был поставлен перед нелегким выбором. Либо последовать настойчивому желанию соседей и вновь заняться поисками жилья, либо продолжать гнуть свою линию и прививать «к советскому дичку» классическую розу Поэзии.

Решение должно найтись само! – постановил он. Между прочим, в жизни Пирошникова так чаще всего и бывало. Он просто останавливался перед затруднительным выбором и ждал – что ему пошлет Господь Бог.

И тот никогда не подводил его.