Плывун

Раздалось два-три неуверенных хлопка. Публика почуяла неладное, она угадала пародию, невольно сорвавшуюся с губ артиста, и пародии этой не приняла. Слишком наглядна была здесь эта плоскость с переменным углом, чтобы ее пародировать.

Жанне, однако, песня понравилась, хотя автора она не угадала, Пирошникову пришлось объяснять, что это шутка, и это испортило ему настроение – он отложил гитару.

– У меня час отдыха, – объявил он и отвернулся от камер.

Таджики, похватав молотки и отбойники, снова принялись производить шум. Публика начала рассасываться, но телевидение и не думало сворачивать провода. Теперь Жанна интервьюировала Ларису Павловну, которая вынуждена была срочно поменять точку зрения на Пирошникова, что ей блестяще удалось, а потому наш герой предстал в ее мемуарах юношей, ищущим смысл бытия, а вовсе не алкоголиком, каким был еще вчера.

И тут перед турникетом возник настоящий юноша восемнадцати-девятнадцати лет с длинными и прямыми белыми волосами, свисающими из-под вязаной шапочки.

Глаза юноша имел голубые, а взгляд выдавал наивность на грани идиотизма. И еще – губы его были неестественно красны, будто покрашены.

«Юноша бледный со взором горящим… – вспомнилось Пирошникову. – Гей, похоже».

– Мне нужен Владимир Пирошников, – проговорил он, отвечая на немой вопрос Ларисы Павловны.

– По какому делу? – нелюбезно ответила та.

– Пустите молодого человека, – распорядился Пирошников, не дождавшись ответа юноши.

Ларису Павловну перекосило от такой вольности, но она сдержалась, помня о телевидении, которое уже устремило камеры на эту сцену.

Юноша миновал турникет и приблизился к Пирошникову.

– Что вам угодно? – спросил тот.

– Меня зовут Август, – сказал юноша тихо.

«Очень приятно. Январь», – мысленно проговорил Пирошников, но вслух произнес:

– Я Пирошников. Слушаю…

– Я хочу учиться у вас.

– Вот как? Чему же?

– Силлабо-тоническим практикам.

«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», – продолжил мысленный комментарий Пирошников.

– Но я не обучаю этому, – сказал он.

– Я заплачу, – умоляюще проговорил Август.

– Стоп, мотор! – раздался крик Жанны.

Она подскочила к Пирошникову и затараторила:

– Чудесная сцена, чудесная! Владимир Николаевич, ну давайте! Давайте сымпровизируем! Коллективная медитация. Как там у вас? Мо-кузэй, да? Чудесная будет концовка!

– Вы уверены? – спросил Пирошников.

Он почувствовал злость и внезапный кураж, типа «море по колено».

– О’кей, – сказал он и захлопал в ладоши. – Слушать всем! Настроиться! Гуцэ, поднимай своих!

Молдаванин поднял таджиков с пола, выстроил их в два ряда.

– Так, хор есть. Солист тоже. Слушать внимательно. Я пою блюз, сопровождая его магическим заклинанием, которое произносим хором, на выдохе… Мо-ооо! Кузэй! Понятно?

Таджики закивали, как ни странно.

– Они знают, – махнул на них рукой Гуцэ. – Они это часто поют.

В этот момент в бизнес-центр с улицы протиснулся Геннадий, обнимавший обеими руками большой белый унитаз. Он бочком прошел турникет и остановился, с недоумением наблюдая за мыльной оперой.

– Внимание! – воскликнул Пирошников и, взяв в руки гитару, ударил по струнам.