Мальчик лет десяти, оставленный на пару минут без отцовского присмотра, стоит на мостике через искусственную речку, в руке булка с изюмом. Он смотрит на воду, в которой кишмя кишит форель, рыбам тесно в воде, – так их много. Сунь туда руку – и точно схватишь одну за хвост. Мальчик садится на корточки, перекладывает из ладони в ладонь булку и борется с желанием бросить в воду кусочки хлеба. Вечно голодная форель ждет подачки. Мальчик поднимается и уходит, рыбам ничего не достается.
Детям внушают простые истины: нельзя кормить рыб и диких животных. Нельзя прикасаться к зайчонку, ежу или черепахе, которая заползла на задний двор дома. Сын никогда не прибежит к отцу с криком: "Папа, я поймал ежика". Здешние дети знают не так много запретов, им позволено очень многое. Но дикие животные, рыбы, птицы – это не игрушки. На них можно только смотреть.
Доводилось бывать во многих зоопарках. Последний раз долго стоял возле совсем молодого медведя гризли. Если по прямой, посетителей зоопарка отделали от медведя шагов десять-двенадцать. Перед зрителями металлическая загородка по пояс взрослому человеку, за ней глубокий ров, – это чтобы мишка не перебрался на эту сторону. И все – больше никаких препятствий, металлических сеток, прутьев ограждения или толстого стекла.
Впереди медведь, который качается в гамаке, сделанном из веревки в три пальца толщиной. Он высовывает язык, словно передразнивает зрителей. Есть у медведя своя пещера, где он, утомленный вниманием, отдыхает после обеда, есть свой бассейн.
Отличие от наших зоопарков даже не в отсутствие железного забора, а в том, что посетители не пытаются кормить зверей, никто не бросает медведю или жирафу конфеты, печенье или хот доги, которые продаются на каждом шагу. На видных местах не развешаны таблички: "Кормить зверей строго запрещается", в них нет надобности, и полицейских в зоопарке не встретишь, и охраны не видно, – просто никому в голову не приходит – подкармливать зверей булками или конфетами.
В одном русском зоопарке я видел как два парня, лет под тридцать пытались бросить медведю батон белого хлеба. От зверя парней отделял турникет, высоченный забор из железных прутьев, железная сетка, натянутая на рамку, и стеклянная стена. Ну, многие посетители старались забросить за препятствие конфеты или объедки бутербродов, – не получалось, слишком высоко.
Но эти два персонажа, вдохновленные вниманием девушек, проявили настоящее упорство. Они вставали на турникет, забирались на плечи друг другу, – и бросали, бросали… И все это при большом скоплении народа, под одобрительные крики "болельщиков". Парни все-таки добились цели: со сто первой попытки закинули медведю грязный искрошенный батон.
Мы побродили вдоль реки, заметив только пару рыбаков на другой стороне, пошли дальше по течению и выбрали хорошее место в небольшой заводи, на песчаном берегу под ивой, разложили стульчики и забросили удочки. Течение быстрое, но в заводи вода – гладкая, словно зеркало. Она прозрачная, какого-то непередаваемого изумрудного цвета, словно подкрашенная зеленкой.
Хорошо видны длинные водоросли, течение реки расчесывает их, путает и снова расчесывает. Рита молчала, смотрела на воду, на поплавок. Кажется, она без слов поняла, рыбалка – это не утилитарное, а поэтическое занятие. Ее высший смысл – молчаливая созерцательность, чувство общности с природой, интуитивное постижение внутреннего мира человека, самого себя, – а не число пойманных рыбешек. Да, Рита все-таки натура поэтическая, – подумал я.
Видимо, в эту минуту ее душа жила мечтами, поэзией окружающей природы. Я молчал, смотрел на реку. Минута шла за минутой… Поплавок безжизненно болтался на водной глади. Я перевел взгляд на Риту и подумал о том, что поспешил с выводами о женской поэтической натуре и единении с природой. Рита, надвинув на глаза панаму с широкими полями, дремала на своем стуле. Точнее, глубоко спала.
Я не решился ее будить, честно говоря, и ко мне не пришло поэтическое настроение, которого так ждал. Тянуло в сон. И если бы не далекие раскаты грома, я бы последовал примеру Риты: смежил веки и…
Гроза началась раньше чем я думал, на песок упали первые тяжелые капли, Рита проснулась. Вытащила из сумки нейлоновую куртку и поспешила укрыться под ивой. Я последовал ее примеру. Стоял, прижавшись плечом к стволу. Теплый проливной дождь пролился на холодную руку, и произошло маленькое чудо, – вода изменила цвет, за пару минут сделавшись из насыщенной изумрудной – абсолютно белой. Я не знаю, чем объяснить этот феномен.
Не раз теплый дождь заставал меня у какой-нибудь речушки. Но никогда не наблюдал, чтобы цвет воды менялся, да еще таким, самым причудливым образом. То ли вода, выходящая из пещеры, содержала какие-то элементы, способные изменять ее цвет при резком перепаде температуры, то ли есть другое объяснение, – не знаю. Никогда больше не видел подобного мистического превращения.