По чердакам и подвалам

— Ахъ, мосье, что вы! Я не знаю, право… Я не считала… сконфузилась старушка.

— То-есть, какъ же это такъ?

— Да такъ… Не знаю… Забыла….

— Видите, я не спрашивалъ бы, но я долженъ записать для соображеній… У насъ такой порядокъ. При доклад я долженъ все выяснить. Я секретарь.

— Какъ хотите, а я не знаю. Думаю, что не боле… тридцати съ чмъ-нибудь.

Молодой человкъ улыбнулся на слова старушки и помтилъ что-то на прошеніи.

— Сколько вы написали?

— Да нисколько. Такъ помтилъ. Сколько вы платите за помщеніе?

— Пять рублей. Когда я на чердак жила, я за пять рублей имла лучшій уголъ, но Бибишка, Бибишка! И какія я страданія выношу изъ-за нея по квартир! Люди жестокосерды и не всегда пускаютъ съ животнымъ.

Молодой человкъ укладывалъ въ портфель прошеніе.

— Вы, кажется, больше сорока лтъ написали мн? — спросила его старушка.

— Я ничего не упомянулъ о лтахъ. Я написалъ, то, что вижу.

— Мерси. Итакъ, стало быть, я могу разсчитывать на какую-нибудь помощь?

— Да, получите, Я буду ходатайствовать. Прощайте.

— Прощайте, мосье. Благодарю васъ.

Молодой человкъ сталъ уходить.

— Ахъ, мосье! Одно слово… Вы о Бибишк-то не забыли помтить?

— Да вдь собаки въ соображеніе не принимаются, отвчалъ на ходу молодой человкъ. — Но, впрочемъ… Вы получите, получите…

Въ догонку ему послышались слова:

— Собаки въ соображеніе не принимаются… Странно… Но чмъ же он виноваты, что он собаки! Какое жестокосердіе!

VI

Два элегантно одтые франта подкатили на рысак къ воротамъ дома въ одной изъ отдаленныхъ улицъ Песковъ. Одинъ брюнетъ, другой блондинъ; брюнетъ плечистый, рослый; блондинъ маленькій, плюгавенькій. Брюнетъ съ расчесаннымъ проборомъ на затылк; блондинъ съ капулемъ на лбу, виднющимся даже изъ-подъ полей глянцевой плюшевой шляпы-цилиндра. У брюнета монокль въ глазу; у блондина пенснэ на носу.

— Кажется — здсь, — сказалъ брюнетъ, вылзая изъ саней. — Домъ № 17… Здсь…

— Посмотримъ твоихъ бдныхъ… — прокартавилъ блондинъ.

— Моихъ! Поврь, ежели-бы не графиня Глухищева, никогда-бы я и не вздумалъ длать эти визитаціи. Вдь я секретаремъ благотворительнаго общества, гд она предсдательствуетъ.

— Охота теб у старой дуры!..

— Глупа, но вліятельна… Ея слово вско… А мн ужъ пора сдлать карьеру. Нельзя-же весь свой вкъ только числиться и числиться. Она, вонъ, губернаторовъ пристраиваетъ! Гд здсь вдова учителя Подкованцева живетъ? — обратился брюнетъ къ мужику съ бляхой на шапк, виднющемуся въ ворота.

— А вотъ пожалуйте все прямо, въ самый конецъ двора. Какъ дойдете до помойной ямы — сейчасъ налво. Тутъ будетъ дверь и на ней вывска съ сапогомъ, такъ въ эту дверь и во второй этажъ.

— Дуракъ! Дубина! Что я такъ могу понять! Ты проведи меня… Я секретарь общества призрнія сирыхъ и неимущихъ.

Обруганный дворникъ снялъ шапку и повелъ по двору. Дворъ былъ грязный.

— Главное, меня интересуютъ дочери этой вдовы, а то-бы я съ тобой не похалъ, — говорилъ блондинъ. — Вдь попадаются, я думаю, и хорошенькія канашки у этихъ вдовъ?

— О, и сколько! Но, знаешь, все это какъ-то нечистоплотно… претить… Отрепанное платье, дырявыя ботинки… А я прежде всего люблю, чтобъ нога была хорошо обута. Мн и свжесть и миловидность личика нипочемъ, только-бы нога… Здсь, впрочемъ, дочери учителя… Среда интеллигентная.

— Вотъ тутъ-съ… Во второй этажъ… — указалъ дворникъ.

Франты начали взбираться по деревянной лстниц.

— Только ты, Засовцевъ, скорй… Насъ вдь у Кюба ждутъ, — сказалъ блондинъ.

— Ну, да… Только краткія справки… Такъ сказать, легкій обзоръ… Истинная-ли это бдность, нтъ-ли признаковъ благосостоянія.

Брюнетъ постучался. Дверь отворила маленькая худенькая старушка въ бломъ чепц и въ ватной кацавейк поверхъ чернаго платья.

— Засовцевъ, секретарь общества призрнія сирыхъ и неимущихъ, — отрекомендовался брюнетъ. — Я отъ графини Глухищевой, узнать степень вашего бдственнаго положенія.

— Пожалуйте… Мы уже давно ждемъ кого-нибудь. Столько времени я подала прошеніе… Врите ли, все до капельки заложено. Сидимъ и голодаемъ… Печка недлю не топлена… — заговорила старуха. — Снимали вотъ тутъ у насъ въ кухн два угла жильцы, все-таки было маленькое подспорье, но ушли на другую квартиру. Не могутъ въ нетопленной комнат жить.

Брюнетъ не слушалъ. Онъ смотрлъ въ другую комнату, гд изъ дверей выглядывали дв хорошенькія головки. Одна принадлежала двочк лтъ четырнадцати, другая — двушк лтъ двадцати. Об он кутались въ байковые платки.

— Можно къ вамъ туда? — кивнулъ онъ на комнату. — Я долженъ все осмотрть.

— Сдлайте одолженіе. Это, вотъ, мои дочери… Пожалуйте, прошу покорно приссть. Софинька, освободи два стулика, — обратилась старуха къ дочери.

— Прехорошенькая, чортъ возьми! — шепнулъ брюнетъ блондину. — И нтъ въ ней этой отшибающей неряшливости.

— Да… Знаешь, я будто-бы предчувствовалъ.

— Прошу покорно садиться..- еще разъ повторила старуха. — Пальто я не предлагаю вамъ снимать. У насъ такъ, холодно, что мы просто коченемъ.

Франты пли и безъ церемоніи закурили папиросы. Брюнетъ косился на двушку.

— Садитесь, демуазель… Что-же вы стоите? Я врагъ всякой формальности. Какія-же ваши средства къ жизни? — спросилъ онъ старуху.