По черному следу

— Не беспокойтесь, — остановил я его. — Вас он уверять не будет, меня тем более. Я слышал случайно. И пропустил бы все это мимо ушей, если б здесь не было одного странного совпадения…

— Совпадения?

— Да. Десантник, имени которого я называть вам не буду, встретил чужака возле атриума минут за десять до того, как вы сцепились с неизвестным в кухонном отсеке.

— Что же нам делать?… — хрипло спросил Бак.

— Вам — ничего. Это главное, о чем мне нужно было вас предупредить. А я сейчас иду к капитану… Не знаю, что из этого выйдет, но независимо от результата нашего с ним разговора патрулирование коридоров прекратить, в ночные схватки не ввязываться. Никакой самодеятельности! Если заметите что-нибудь подозрительное, поднимайте тревогу, соблюдая при этом меры предосторожности. Ясно?

— Ясно… — Бак поморгал.

— Вы ничего не трогали в аккумуляторном отсеке?

— Нет. Оставил как было.

— Перед тем как идти к капитану, мне нужно на это взглянуть.

— Понятно. Только вряд ли у вас с кэпом что-нибудь выйдет.

— Я тоже не думаю, что мой визит ему придется по вкусу, но иного выхода нет. Проинформировать капитана мы просто обязаны. Все остальное зависит…

— Я о другом, — печально перебил Бак. — Вряд ли кэп сегодня вас примет.

— Это еще почему?

— Через час на борту объявят аврал. Ровно в двадцать ноль-ноль рейдер войдет в режим глубокого торможения, и сегодня у кэпа не будет свободной минуты. Считай, прилетели…

Я подошел к пульту видеотектора, набрал индекс командной рубки, попросил старшего инженера вахты связать меня с капитаном.

— Одну минуту, — ответил мне старший, и, действительно, ровно через минуту голос капитана произнес но всей форме устава внутренней связи: — Капитан рейдера Молчанов на приеме.

— Медиколог рейдера Грижас, — тоже по форме представился я, поскольку экран мой был пуст. Не знаю, чем объяснить, но командная рубка почти никогда не давала видеосвязь абоненту, если в данный момент он не имел отношения к вахтам. — Игорь Михайлович, по некоторым причинам довольно странного свойства я вынужден просить у вас аудиенции. Желательно без свидетелей.

— Сколько времени должен я буду вам уделить?

— На изложение — десять минут. Сколько потребуется на обсуждение, я сказать не могу. Это будет зависеть от вас.

— Хорошо… — Молчанов помедлил с ответом. — Вы придете в командную рубку за тридцать минут до начала дневного перерыва на отдых. Заодно сдадите мне рапорт о готовности вашего сектора принять режим глубокого торможения. До встречи. Пропуск в ходовой сектор специально не запрашивайте, я позабочусь. Конец связи.

Я обернулся к Баку:

— Вот видите, Феликс, пока все идет хорошо. Нас пока уважают.

Мы посмотрели друг на друга с задумчивым интересом, как будто в последний раз виделись перед тем, как нас уважать перестанут.

…Я сделал все, что полагалось мне сделать согласно авральному расписанию (проверил все системы индивидуальных противоперегрузочных средств, запрограммировал работу комплекса биофизической защиты), и ровно в двенадцать тридцать бортового времени был в носовом секторе корабля. Не знаю, какого рода «сезам» функционировал в этом всегда закрытом для посторонних секторе, но при моем приближении овальные щиты дверей со сказочной любезностью сдвигались в сторону и, дав пройти, немедленно закрывались, таинственно и бесшумно, — срабатывал обещанный капитаном пропуск.

Я вошел в командную рубку. Мне редко доводилось в ней бывать, однако сожалений по этому поводу я не испытывал, потому что чувствовал здесь себя до странности неуверенно и неуютно, хотя в иной ситуации необычно подсвеченное, яйцеобразной формы помещение могло бы показаться привлекательным. Стоило мне переступить порог, как я мгновенно подпадал под власть ужасно правдоподобной иллюзии, будто излучающие внутренний свет стены рубки по толщине и прочности своей не отличались от естественной яичной скорлупы и будто за хрупкими стенами не было других отсеков, не было надежной тверди корабля, не было ничего… Ну, словом, будто бы рубка-яйцо висела сама по себе, наедине со звездными далями. Эту иллюзию создавал, конечно, большой панорамный экран, охвативший добрую треть помещения — половину вогнутого потолка, почти половину стен боковых и всю переднюю часть.