По черному следу

И начинался стремительный спуск по скользким ступеням. Безрассудный, безудержный бег... Подобные сны видят, наверное, молодые горные лошади. Полускачка, полуполет. Ветер в лицо. Дух захватывало, сердце бешено колотилось. Но страха не было. Ничего такого не было, кроме вскипающей злости. И надежды, что пытка движением скоро закончится...

Сумасшедший бег давно стал привычным сюжетом коротких, но утомительных снов. Вернее сказать, полуснов, где явственно все осязаешь я довольно отчетливо мыслишь А иногда даже мечтаешь о честном, настоящем сне. О нормальном, естественном сне, который, увы, приходил раз в трое-четверо суток, но зато был глубок и неосязаем, как смерть.

Нортон очнулся. Минуту лежал, не открывая глаз, ощущая голой спиной и затылком твердую плоскость, жадно вдыхал ночную прохладу. Грудь часто вздымалась. Голову до предела наполнил многозвучный звон, сердце продолжало бешено стучать. В белом небе ходили белые волны. В зените стояла апокалипсическая луна. Иссиня-черный кругляк ее был слегка на ущербе. Нортон поднял прозрачные, будто стеклянные, веки. Ничего не изменилось. Тот же дурацкий белый пейзаж – будь он проклят, – тот же черный кругляк – будь он проклят четырежды! Но тысячу раз будь проклято все Внеземелье!!!

Скрежетнув зубами, он рывком перевернул себя на живет. В глазах мгновенно (как это бывает в калейдоскопе) сложился яркий узор: разноцветье лохматых пятен, полос и кругов. Плотный ком застрявшего в ушах звонкого шума вдруг лопнул и расплескался какофоническим половодьем музыки и голосов. Глухо мыча, обхватив руками голову, Нортон перекатывался с боку на бок; мозг резонировал, отзываясь на работу едва ли не всех телецентров, радиостанций я радиомаяков континента!..

В конце концов он снова лег на живот и застыл. По опыту знал: ничто не поможет, пока не заставишь себя успокоиться. Он успокоился. Теперь надо сделать усилие и выбрать из этой сумятицы звуков и образов что-то одно – легче будет отбросить все остальное. Он выбрал торжественный хор под рокот органа. Он настолько уже изучил местный эфир, что мог почта безошибочно определить, откуда исходит трансляция. Выбор был неудачен – волна органно-хорового концерта шла со стороны Солт-Лейк-Сити, волна мощная, избавиться от нее всегда бывает трудно... Однако сегодня ему удалось подавить сверхчувствительный мозговой резонанс неожиданно быстро.

Нортон привстал на руках. Огляделся. Была изумительно светлая ночь. Вернее, был поздний вечер – до полуночи оставалось часа полтора. Очень ярко, совершенно нормально светила луна, нормально квакали в разноголосицу лягушки и где-то в садовых зарослях ухала ночная птица. Он лежал на краю самой верхней площадки трамплина. Внизу, в спокойной воде бассейна, сияла вторая луна... Постороннему глазу, пожалуй, могло показаться, будто какой-то чудак в пестрых плавках принимает лунные ванны. Купальный халат, вероятно, свалился в бассейн. Счастье, что постороннего глаза не было.

Нортон сел, свесив ноги с трамплина. Страшно хотелось прыгнуть. Он посмотрел на увитую стеблями ипомеи террасу дома и от прыжка воздержался.

Мышцы требовали силовой нагрузки, движения. Эта мучительная, ненасытная потребность не давала покоя ни ночью ни днем. Ночью особенно. Соскользнув с площадки, он задержал падение рукой и повис, покачиваясь, как обезьяна. Перебирая руками ажурные переплеты выгнутой стойки трамплина, проворно спустился к земле. Спрыгнул и побежал, хотя бежать здесь было неудобно – ноги вязли в песке. Бег по песку не доставлял удовольствия, и Нортон перескочил на низкий парапет, который вровень с пляжным песком тянулся вдоль длинной стороны бассейна. Прямой как стрела парапет привел его к полузатопленному полукругу ступеней схода к воде. В акробатическом прыжке перевернувшись на руки, он так, на руках, я сошел по мраморным ступеням в воду, и она неслышно сомкнулась над ним.

Он покружил у самого дна. Дно чуть светлело; в сумеречно-серой толще воды медлительно, сонно колыхались тончайшие занавеси дымчатого сияния. Поверхность, залитая лунным серебром, приятно лоснилась над головой глянцевым блеском... Нортон трижды пересек бассейн из конца в конец под водой и ни разу не всплыл на поверхность. Ненормально, конечно. Особенно если учесть размеры бассейна: семьдесят метров на тридцать. Бетонированного корыта более крупных размеров в Копсфорте, пожалуй, и не найти...