По дедовским рецептам

Сваленные в лесу стволы распиливали, а затем раскалывали на плахи, удаляя более рыхлую, а то и подгнившую сердцевину. Обычно этим занимались зимой, когда древесина содержит меньше влаги, а сами плахи легче по снегу привезти в деревню. Потом их пилили на чурбаки, которые, в свою очередь, раскалывали вдоль на части, соответствующие по размерам будущему изделию.

Следующий этап — изготовление так называемых баклуш. Полученные из чурбаков обрубки грубо обтесывали топором. Если предполагалось использовать их на ложки, то один конец делали округлым или продолговатым в зависимости от формы ложки. Работа эта была монотонной и считалась сравнительно легкой, поэтому выражение «бить баклуши» приобрело смысл сидеть без дела, бездельничать и скоро перекочевало в сферы, весьма далекие от ложкарства. Между тем «били баклуши» в деревнях в основном ребятишки (работники постарше были заняты на операциях посложнее), и если учесть, что за день предстояло вытесать до сотни баклуш, то нужно признать это «битье» далеко не легким занятием.

Дальше баклуши все больше и больше становились похожими на ложки. Их теслили теслом, выбирая выемку, утончали черенок и заканчивали его шариком коковкой. Затем резцом и ножом окончательно доводили ложку: чисто вырезали углубление, сделанное теслом, снимали заусеницы, сглаживали неровности. Работали над ложками обычно семьей, и в ней возникала своя как бы пооперационная специализация.

Центром ложкарного промысла издавна считалась Нижегородская губерния, а в ней — Семеновский уезд. Село Торговая Хохлома дало название оригинальной росписи деревянной посуды и, в частности, ложек, а село Семеновское, превратившееся во второй половине XVIII века в небольшой городок Семенов, было законодателем «ложечной моды» и основным поставщиком этих изделий.

О Хохломе впервые мы узнаем из документов времен Ивана Грозного и находим это село на карте Российского государства, составленной сыном Бориса Годунова Федором. Своим названием село Семеновское будто бы обязано беглому стрельцу Семену, основавшему его в середине XVII века.

Хохломская роспись — большое искусство, целый технологический процесс. В старину секреты подготовки посуды, окраски и последующего закрепления узора часто передавались от отца к сыну, от сына — к внуку: конкуренция грозила голодом целым семьям.

Обычно ложки сначала белили, натирая сухими квасцами, смешанными с отрубями, или мелом с пшеничной мукой, и покрывали затем олифой с добавлением сурика или смесью мучного клейстера, белил, сурика, умбры (минеральной коричневой краски) и льняного масла. Обработав таким образом, их сушили на лотках под печью, расписывали, проходились несколько раз олифой и, наконец, помещали на 10–12 часов в жарко истопленную печь. Лишь после этого ложки начинали сиять поистине золотым блеском.

У ложкарей издавна выработались два типа узоров: «травка» и «кудрина». Первый узор, точнее, их система самый древний. Почти всю поверхность изделия покрывает изогнутая веточка с чередующимися большими и маленькими узкими завитками — листочками. Делаются завитки тонкой кисточкой одним уверенным мазком, и это придает узору особое изящество. Иногда к листочкам безвестный художник присоединял яркие ягодки и листья пошире. «Кудрина» обычно представляет собой крупные и мелкие золотые узоры на темном (красном киноварном — или черном) фоне. Они действительно вьются словно кудри, украшая не только ложки, но и любую деревянную посуду. И каждый узор — неповторим, он — плод фантазии и мастерства хохломских умельцев. Впрочем, только ли хохломских? Сейчас роспись «под Хохлому» можно видеть на изделиях, созданных в самых разных уголках нашей страны: на Кольском полуострове и в Карелии, в Подмосковье и под Новосибирском. Появляются и новые узоры, изменяется, модернизируется технология окраски, но традиции старинной росписи по-прежнему живут в этом нестареющем национальном промысле.

Теперь на минутку представьте себе, что вы путешествуете по средней России не в нашем двадцатом, а, положим, в шестнадцатом веке. Прогонная дорога выводит вас к селу, затерявшемуся в бескрайних лесах. И первым на взгорке открывается взгляду высокий сруб церкви, несущий гранистый восьмерик и барабан, увенчанный блестящей на солнце луковкой. Блеск этот иной, чем величественное сияние позолоты московских кремлевских соборов, он серебристый, так и хочется сказать — живой. Подойдя ближе, понимаешь, что луковица словно покрыта плотно прилегающей чешуей. Чешуйки эти, носившие название лемехов, на самом деле не такие уж мелкие, часто по краю узорчатые, обычно делали из осины. Со временем они темнели, приобретали цвет благородного серебра. Осиновой щепой нередко крыли и деревенские избы.