– Нет. Макредж прибыл один, тайно и без сопровождения. Когда он входил, я как раз находился у коменданта. Он сказал, что путешествует по одному очень важному делу, о котором никто не должен даже догадываться. Они вели дальше разговор, и тут комендант упомянул о тебе и твоих спутниках. Кажется, макредж тебя знает, так как он заинтересовался и попросил мутеселлима описать твою внешность. «Это он!» – вскрикнул макредж и тут же потребовал у коменданта послать за тобой. После этого позвали меня и отдали приказ привести тебя и…
– Ну, и…
– И… Эмир, это в самом деле верно, что я тебя люблю, поэтому я тебе все скажу. Ты будешь меня презирать?
– Нет. Обещаю тебе!
– Мне следовало взять с собою несколько арнаутов, окружить площадь, чтобы твои спутники не смогли уехать. Что касается тебя, то для этого приготовлены несколько моих арнаутов во дворце. Я должен тебя арестовать и посадить в тюрьму.
– Ого, это весьма любопытно, Селим-ага! Тогда, наверное, одна из твоих камер уже в полной готовности ждет меня?
– Да, твоя камера рядом с камерой араба, мне пришлось расстелить там соломы: мутеселлим сказал, что ты эмир и с тобой должно обращаться лучше, чем с другими мошенниками!
– Я прямо-таки обязан ему за это внимание! Моих спутников тоже должны заключить в тюрьму?
– Да, но пока я не имею на это приказа.
– А что говорит Мерсина?
– Я ей обо всем рассказал. Она сидит в кухне и заходится в рыданиях.
– Добрая Мерсина! Но ты упомянул про арнаута?
– Да. Он прибыл еще до макреджа и также долго беседовал с мутеселлимом. Позже они позвали меня и подробно расспрашивали…
– О чем?
– О том, правда ли, что черно-красный эфенди и у меня дома не говорит ни слова.
– Что ты ответил?
– Я сказал правду. Я не слышал от эфенди ни слова.
– Тогда пошли к мутеселлиму. Идем!
– Господин, я должен довести тебя до коменданта, это так, но я тебя очень люблю. Может, тебе лучше убежать?
Этот милый арнаут и в самом деле был моим другом!
– Нет, я не буду убегать, ага, у меня нет никаких оснований бояться макреджа или мутеселлима. Но я попрошу тебя помимо меня захватить еще одного человека.
– Кого?
– Гонца, который прибыл ко мне.
– Я позову его в дом, он сейчас во дворе.
Он вышел. Пользуясь паузой, я зашел на кухню. Там сидела Мерсина, скрючившись на полу с таким горестным лицом, что это меня действительно тронуло.
– О, вот и ты, эфенди! – воскликнула она. – Спеши, спеши! Я приказала аге, чтобы он тебя отпустил.
– Прими за это мою благодарность, Мерсина! Но я все-таки останусь.
– Они ведь тебя посадят в тюрьму, господин!
– Хотел бы я на это посмотреть!
– Если они это сделают, я выплачу себе все глаза, я буду тебе варить лучшие на свете супы. Ты не должен голодать!
– Тебе не придется ничего для меня варить, потому что меня не посадят, я тебя в этом уверяю!
– Эмир, ты возвращаешь меня к жизни! Но они все же могут это сделать, и тогда они отберут у тебя все. Может, ты мне оставишь свои деньги и также те вещи, которые тебе дороги? Я все сохраню и не промолвлю об этом ни слова.
– Верю тебе, о покровительница и ангел этого дома! Все же эта предосторожность излишня.
– Тогда делай, что тебе только угодно! Теперь иди, и да пребудет с тобою Аллах со своим Пророком, который тебя защитит!
Мы пошли. Пересекая площадь, я заметил за дверями иных домов тех самых арнаутов, о которых говорил Селим. Значит, к моему делу отнеслись весьма серьезно. Перед дворцом, в коридоре и на лестнице, и даже в приемной также находились солдаты. Это меня обеспокоило.
Комендант был в селамлыке не один: у входа сидели два лейтенанта. Селим-ага тоже не остался в приемной, а опустился тут же на пол.
– Салам алейкум! – поздоровался я непринужденно, как только было возможно, хотя и понимал, что нахожусь в западне.
– Алейкум! – сдержанно ответил комендант, указывая на ковер, который лежал сбоку от него.
Я сделал вид, что не заметил или не понял этот знак, и устроился около него там же, где я уже раньше сидел.
– Я посылал за тобой, но ты долго не приходил. Где ты был, эфенди?
– Я решил проехаться верхом.
– Куда?
– За город.
– Зачем?
– Чтобы выгулять свою лошадь. Ты же ведь знаешь – за благородным конем должно ухаживать.
– Кто был при этом?
– Хаджи Линдсей-бей.
– Тот, кто давал обет не говорить?
– Да.
– Я слышал, что он не особо строго придерживается этого обета.
– Так!
– Он все же говорит.
– Так!
– С тобой тоже?
– Так!
– Я это знаю вполне определенно.
– Так!
Это «так!» смутило добряка коменданта.
– Ты тоже это должен непременно знать! – сказал он.
– Кто тебе сказал, что он говорит?
– Человек, который его слышал.
– Кто это?
– Один арнаут, он пришел сегодня, чтобы выдвинуть против вас обвинение.
– И что сделал ты?
– Я послал за тобой.
– Зачем?
– Чтобы тебя допросить.
– Аллах-иль-Аллах! Значит, на основании обвинения какого-то подлого арнаута ты посылаешь за мной, чтобы обращаться со мною, эфенди и эмиром, как с каким-то негодяем! Мутеселлим, Аллах да благословит твою мудрость, чтобы она у тебя не пропадала!
– Эфенди, это ты проси у Бога мудрости, потому что она тебе пригодится.
– Это звучит почти как угроза!
– А твои слова звучали как оскорбление!