По дорогам Империи

– Ну, я правда не хотел, прости меня. Сон дурной приснился, а тут ты меня дергаешь, вот и стукнул. Больно? – поинтересовался он участливо с крайне виноватым видом.

– Как ты так ловко научился? Где?

– Лют научил, – тут же соврал Калин, даже не моргнув глазом. Врать за последние месяцы ему приходилось часто.

– Брешешь. Чего тогда он нам не показывал этой науки?

– А того, что не женское это занятие – бой. И еще, эта наука секретная, передается от отца к сыну. Не для чужих, и не для девок.

– У, как… Я и не слыхала даже о таком. А меня научишь? Я – никому, сам знаешь. Хочешь, пред Богами поклянусь. Научи, а. И ножик ты метко кидаешь. Я тоже так хочу.

– Ладно, научу, только это – секрет, и никому ни слова.

– А меня научишь? – спросил Митек, до этого вроде как спавший.

– И тебя научу. Но только ты же тикать собрался, куда глаза глядят. Забыл?

– Один глаз, – весело добавила Анята. – Второй-то пока не глядит…

– Смейтесь, смейтесь. О-ох, весь бок отлежал, – застонал несчастный Митек, поднимаясь со своей лежанки из тряпья и тонких веток.

– Ну, ты простишь меня за то, что стукнул, Анятка?

– Ай, да куда мне деваться, прощу, конечно. Вот только мясо ты теперь сам нарезай, а я, так уж и быть, сготовлю. Ну, где тут у вас посуда, показывайте, пока я добрая.

Пока Анята исследовала аскетичное жилище мальчишек в поисках нужных ей вещей, заодно попутно наводя хоть какое-то подобие порядка, Митек разжег огонь.

Выпотрошил зверя Калин плохо – уставший да в темноте на ощупь, но лучше так, чем вовсе никак. Мясо к утру совсем бы испортилось.

Пока он возился с хокби, Анята запалила костер и поставила крынку с водой. Так велел ей брат. Зачем, не понятно, но перечить не стала.

– Калин, а воды тут больше нету, зря ты эту греешь. Что пить потом будем?

– Будет, что пить, не боись, – ответил малец, орудуя подаренным тесаком, почти как заправский мясник.

Разделывать недавно бегающий обед ему уже приходилось, и не раз, как в этой новой жизни с отцом Юром, так и в той, прошлой, с отцом Доком и наставниками.

Одно только мальчику мешало – болели руки, натертые неоднократным лазаньем по веревке вчера ночью – это тебе не в том мире регенерация, где такая мелочь, как мозоли, заживают буквально на глазах. Тут ничего подобного не происходило, и царапины воспалялись, если их вовремя не обработать, и раны болели и заживали неделями, а не за пару дней, как в Стиксе. Мальчик часто вспоминал эту способность своего организма и крайне сожалел о ее утрате, особенно сегодня, когда предстояло столько дел, а руки и ноги горят огнем и дергают острой болью. Анята тоже вчера содрала на ладошках всю кожу, пока тянула веревку, и теперь шипела змеей каждый раз, как ненароком задевала поврежденные участки.

Закончив с мясом, Калин обтер руки о тряпку и деловито осмотрел раны сестры и Митька. Колено Аняты посинело и заметно распухло, некоторые ссадины и царапины слегка воспалились, особенно сильно те, которые нанес хокби в своем последнем прыжке. С Митьком же дела обстояли еще хуже. Калин заметил в ногах товарища несколько заноз, довольно серьезных. Мелкие порезы были практически неразличимы под слоем грязи и запекшейся крови. Фиолетовые синяки на плече и во множестве на спине и лице – следы сражения с Ардынкой, особо Калина не беспокоили, сами пройдут, а вот ноги… Митек не мог на них подняться, и даже по нужде пришлось передвигаться на четвереньках и писать вниз, стоя на коленях у самого края.

– Если тебе серьезнее приспичит, тогда труба дело, – покачал угрюмо головой Калин, глядя на мучения товарища.

Митек шикнул в ответ, скривив устрашающе-грозную рожу, и украдкой глянул на порядочно отвернувшуюся Аняту.

– Вода начала закипать, – сообщила она из недр укрытия.

– Хорошо, – ответил ей Калин, – помоги Митьку раны промыть, как следует, а я мясо сейчас вниз спущу, в ручье промою и воды еще наберу. Сможешь поднять?

Та растеряно посмотрела на свои руки и неопределенно пожала плечами.

– Я смогу, – заявил Митек, косясь на девочку. – Ты меня только подстрахуешь, Анятка, а я подыму, угу?

– Угу, – кивнула та в ответ, и явное облегчение отразилось на чумазом, но, все равно, симпатичном личике.

Калин достал из походного мешка рулон ткани, заготовленной еще дома и, намазав свои ладони и ладони сестры лечебной мазью, обмотал их на боксерский манер. Такую обмотку показал ему Чинук, один из наставников, преподававших боевое искусство в прошлом мире.

Солнце только проснулось и еще не показалось даже сквозь кроны деревьев, не говоря уже о низине в расщелине земной коры. Молочный туман клубился кучевыми облаками, поднимаясь от воды, и стелился тонкой дымкой, расползаясь по каменистому берегу.