По дорогам прошлого

Эта пора вам как раз подходящая,
Не прозевайте ее:
Пусть у вас будет земля настоящая,
Требуйте смело свое!
Бары возьмут все себе с изобилием.
Все разберут нарасхват…
Знайте: все добыто вашим усилием,
Кровью и жизнью солдат!..
Не покладайте оружия, воины,
Даже и после побед!
Знайте, что дома вы все не устроены,
Знайте: земли у вас нет!

Латыш замолчал. Он глядел то на газету, то на товарищей и пожимал плечами, не понимая еще, что же произошло.

Он взял в руки другую газету.

— Читай, читай! — нетерпеливо потребовал Василий.

— «Алеют знамена… Красные значки, символы радостной победы, на ружьях солдат, у всех на груди — как цветы… Ликует Царь Царей — Народ», — читал Калнин все громче и громче.

— Что же это, братцы? В Петрограде, народ ликует, а у нас господа офицеры воды в рот набрали. Что это такое, я вас спрашиваю, — вскочил с койки Василий Попов. — Сейчас же к ним! Пусть объяснят!

— Сядь, чумовой! — положил ему на плечо руку Борисов. — Они тебе объяснят пулей в затылок. Слушай! Не мешай…

Кое-как Попова успокоили.

— «Приказ номер первый, — прочитал Калнин, — первого марта тысяча девятьсот семнадцатого года».

Голос латыша звучал торжественно.

— «Совет рабочих и солдатских депутатов Петрограда предлагает…»

Калнин оглядел товарищей и еще торжественнее, словно настоящий артист, прочитал:

— «Во всех воинских частях и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из представителей от нижних чинов. Солдаты уравниваются в правах со всеми гражданами».

— Теперь можешь действовать, — сказал он Попову. — Организованно! Через солдатский комитет!

Вот тут-то и началось…

Ни Борисов, ни Попов, никто другой из команды радистов не думали до этого о том, какой они партии.

— Рабочей! — говорил Борисов.

До войны он несколько лет работал в монтажном цехе завода Эриксона, что на Выборгской стороне в Петрограде. Собирал там телефонные аппараты, считался отличным механиком-слаботочником.

Началась война тысяча девятьсот четырнадцатого года. Его призвали в армию и, как специалиста высокой руки, оставили работать в столице на центральной городской телефонной станции. Только года через полтора Борисова направили в действующую армию,

Борисов с полным правом мог считать себя членом рабочей партии. Но как только взялись за выборы в ротные, а потом и в полковые комитеты, он сам и его приятели растерялись.

Они знали Российскую социал-демократическую рабочую партию большевиков. Но такое же название носила и партия меньшевиков. А еще есть партия социалистов-революционеров.

— Пойди разберись тут, — пробормотал Васька Попов. — Социал-революционеры. Может, это и есть самая правильная партия. Ишь какое название боевое, — рассуждал он.

— Для тебя самая подходящая партия — кадеты. Туда наш капитан записался, — смеялся Ищенко. — Там такие сытые да гладкие, как ты, нужны.

— Бросьте, ребята, я хочу разобраться, где наша с вами дорога, — говорил обиженно Попов. — Кадеты не для нас. Это понятно. С кадетами буржуи: фабриканты и заводчики. А вот наша путь-дорога где?

Радисты ходили на митинги, слушали ораторов. Своих и приезжих. Ораторы говорили хорошо. Послушаешь, все за рабочий класс, все за крестьян, а войну до победного конца требовали.

«Оборона отечества!» — кричали меньшевики.

«Защита свободы», — вторили им социалисты-революционеры.

Такой разлад кругом, такое смятение умов. Все кричат: «Мы за народ идем!», «Мы за народное счастье стоим!» Пойди тут разберись. То ли дело большевики. У них проще: «Долой грабительскую войну!»

Борисова избрали в ротный комитет.

— Теперь гляди в оба! — напутствовали его друзья-радисты.

На первых порах страшновато было сидеть на заседаниях. Хотелось сказать слово-другое о солдатской доле, да посмотришь на председателя комитета, поручика Гуляницкого, что расшифровкой радиограмм занимался, язык присохнет — и смолчишь.

А в полковом комитете, куда довольно часто приходил Борисов, и того хуже. Народ разношерстный. Председатель комитета — капитан, кадетского толка.

В те дни солдат нутром правду чуял. Офицер — белая косточка — дело другое. «Своя рубашка ближе к телу», — самый понятный для него закон. Вот он и стоял за «войну до победного конца», чтобы мундир свой сохранить, оклад командирский оправдать. А солдату мундир ни к чему. Ему молот в руки или плужок подходящий, чтобы землю вспахать да хлеб засеять.

Членов партии попервоначалу было совсем мало. Все больше сочувствующие.

Кто считал, что он сочувствовал социалистам-революционерам, то есть эсерам, кто меньшевикам. Те кричали о свободе, о правах человека и гражданина, о великом назначении России.

Строже держали себя сочувствующие большевикам. Да их было и меньше в комитете, человек пять всего.

Меньшевики и эсеры не давали большевикам ходу. Но те не молчали, в драку с меньшевиками и другими шли смело.