По дорогам прошлого

Симпатичный толстяк с погонами майора на плечах встал из-за стола и, посмеиваясь, сел за раскрытый рояль. Полученное от хозяйки яблоко он положил на крышку рояля.

Эх, яблочко! Куда ты котишься? —

замурлыкал майор приятным тенорком, озорно поглядывая на яблоко.

Из-под его пальцев лилась бесхитростная мелодия песенки первых лет революции.

Гости, и молодые и пожилые, с удовольствием слушали звуки знакомой песни. А майор все играл и играл, усложняя простую мелодию замысловатыми трелями, неожиданными вариациями.

Он сыграл последний, бравурный куплет и закрыл крышку рояля.

— Все! — сказал майор и взял яблоко. — Извините, не мог не сыграть гимн такому чудесному произведению матери-природы, — потряс он зажатым в кулаке плодом.

— Спасибо тебе, дорогой! — остановил его хозяин. — Не надо извиняться. Своей песенкой ты напомнил мне давно забытый эпизод. Так, одна история. Связана с рождением матросской песни. Я расскажу, уж больно она занятная.

В молодые годы Якову Клементьевичу довелось быть участником важных событий. Война тысяча девятьсот четырнадцатого года застала его на службе в Черноморском флоте. В тот памятный год военный фельдшер Водзянович впервые вступил на палубу линейного корабля «Евстафий».

Спустя год его перевели на дивизион минных заградителей. Все там же, на Черном море. Там и воевал фельдшер до горького дня в мае тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда в Севастополь вступили германские войска.

— Много воды утекло за эти годы, — рассказывал Яков Клементьевич. — Столько великих дел свершилось, — трудно охватить их все сразу оком человеческим…

Я расскажу вам об одном эпизоде из своей жизни. Он никем не отмечен в литературе, никак не повлиял на ход Октябрьской революции. Это только маленький штрих на грандиозной картине, которую сам народ назвал: «Великий Октябрь». Речь пойдет о матросской песне «Яблочко». О том самом «Яблочке», мотив которого так виртуозно использовал в своем балете «Красный мак» композитор Глиер.

И гости услышали эту историю.

II

Третий день на улицах Одессы стоял орудийный гул. Красная гвардия отбивалась от гайдамацких куреней[5], не пуская их к центру города. Кое-где она потеснила врага, отогнала к лиманам. В самый разгар боя за город выступили корабли Черноморского флота.

Загудели орудия тяжелой корабельной артиллерии. Красногвардейцы, поддерживаемые матросами, перешли в наступление.

Еще не утих пыл сражения, где-то на окраинах Одессы матросы и красногвардейцы еще громили гайдамаков, а сигнальщик на вспомогательном крейсере «Алмаз» доложил вахтенному начальнику:

— К Одессе приближается груженый парусник.

Послали катер выяснить: кто, откуда, с каким грузом, зачем?

С катера просигналили:

«Парусник из Херсона. На борту — яблоки. Везет спекулянт. В Одессу. На продажу».

— Проверьте! — приказали с «Алмаза».

Матросы с катера поднялись еще раз на борт парусника, спустились в трюм, поговорили с хозяином груза, черным, длинным, писклявым греком, поздравили его с благополучным прибытием в красную Одессу.

Хозяин груза растерялся от неожиданности, и сразу сделался еще тоньше, длиннее, как игла.

Матросы переполошились.

— Рассыплется человек, не довезем до берега!

— Ты, мил человек, не пугайся! — успокоил купца матрос. — Не тронем тебя! Яблочки, сказать по правде, заберем, а ты иди на все четыре стороны.

Купец приободрился и уже смелее спросил матроса:

— Одесса — красная?

— Красная, мил человек!

— А торговать в Одессе можно? — пропищал оживший купец.

Матрос засмеялся:

— Вот ведь какой организм. Только что боялся, не укокошим ли, и на тебе — торговать!

На паруснике оставили охрану. Катер вернулся к «Алмазу».

Судовой комитет крейсера решил: «Яблоки конфисковать и раздать раненым бойцам Красной гвардии и матросам».

Едва парусник стал на якорь, как на его борт поднялась команда матросов с крейсера «Алмаз». Началась выгрузка. Купца отпустили на берег.

Матрос с катера таскал ящики с яблоками с каким-то упоением и все время напевал озорную песенку о яблочке. По тому, как матрос лихо исполнял эту песенку, можно было понять, что он знает ее с детских лет, наверно, вывез из деревеньки, где родился и прожил лет двадцать, где ходил рука об руку с милой.

Катись, яблочко,
Куда котишься.
Отдай, батюшка.
Куда хочется… —

пел матрос, вынося на спине из трюма тяжелые ящики с яблоками.

Неожиданно он споткнулся. Потеряв равновесие, матрос уронил ношу на палубу и выругался. У ящика подломилась дощечка, выпал клок соломы, посыпались яблоки. Одно, янтарного цвета, покатилось по палубе и по сточному желобку упало за борт, в воду.

— Эх, яблочко, да куды котишься! — затянул со смехом матрос.

— Попадешь на «Алмаз», не воротишься! — подхватил другой, подбирая с палубы душистые, желтоватые, словно пропитанные медом, плоды.

— Ловко придумал! — одобрил товарища первый.

— Чего там!.. Голос твой, я подголосок, — отмахнулся тот, что составил строчку стиха про «Алмаз».