По дороге к концу

После первого стакана, который приятственно подействовал на Соки и привел их в движение, мы осмотрительно залили в себя по второму. Мы могли бы послушать какой-нибудь старый фонограф, подумал я вдруг, или пойти посмотреть на какой-нибудь поломанный автомобиль, покрашенный в серый или бледно-голубой цвет, медленно разлагающийся на кирпичной подставке в саду, с кустами бузины, торчащими из карбюратора, но я знал, что все в мире взаимосвязано и какая-нибудь артистичная сучка, которая рисует на картоне и «продает свои зарисовки без малейшего труда», обязательно будет загружать нас при этом объяснениями, как нужно созерцать подобные вещи, поддерживая беседу изысканными рассказами о том, что можно буквально «за копейки» купить примерно два с половиной фунта, да-да, нежирной говядины, порезать мелкими кусочками, добавить чеснок, слегка обжарить в оливковом масле и «в таком вот высоком глиняном горшке», долив туда, ну, где-то 2,5 бутылки красного бордо, «отлично» приготовить, дав блюду дойти до готовности на маленьком огне.

И все же я почувствовал, что проникся животворным теплом.

— Творящий художник, артистичный тип, как у тебя дела-то? Натянул холст, но не смог выбрать нужный оттенок, а? Не, серьезно, я не издеваюсь, нет, у тебя хоть что-нибудь получается последнее время?

— Ах, люди бывают так чертовски скучны.

— В смысле? — спросил я. — Твой дом осаждают толпы народу? И сколько ты им должен?

Речь шла всего о нескольких сотнях гульденов, они того и не стоят. Но он довел их уже до того, что каждую неделю, обычно по пятницам, они отключали ему электричество и оставляли его сидеть все выходные в темноте.

— И даже если ты приползешь на коленях и отдашь им деньги, можешь забыть о том, что такой вот фонарщик придет в субботу или воскресенье, чтобы подключить электричество обратно, — прорычал он.

— Они подавляют личность, — подтвердил я.

Мы употребили по третьей, освежающей, мы — это только я и Булли, потому что Второй Призовой Жеребец притормозил с выпивкой, ведь он был за рулем, а нам еще ехать обратно, Тигра тоже отказался и сидел неподвижно, все еще укутанный в шарф.

— Жить нужно скрытно, — предположил я. — Слово говорит само за себя.

И несмотря на то, что в глубине души я прекрасно знал, что то, что я скажу, будет лишь красивыми словами, ведь в действительности все гораздо сложнее и труднее, но, глядя на серое небо и чувствуя, как лицо стягивает «маска из свиной кожи», я стал проповедовать дешевые теории с легкостью, для меня в общем-то странной, теории, в которых я сам нашел основательную, грустную сомнительность еще до того, как проговорил до конца первое предложение.

— Ты, конечно, можешь усложнять себе жизнь, сколько угодно, — начал я. — Но представь, что кто-нибудь хочет себе картину, на которой будет, например, изображена часть его садика, а на этом фоне он сам с граблями в руках, дальше — пара мопедов, прислоненных к стене сарая, чуть поновей, чем они есть на самом деле. Ну, и что тут такого? Ничего особенного, ведь ты в состоянии все это нарисовать? Те несколько предметов, что я назвал, должны появиться на полотне, так этому мужику хочется, за это он готов заплатить. Но ты оставляешь немного места, ну, не знаю, сколько, достаточно для того, чтобы изобразить то, что хочешь, какого-нибудь амурчика или венерочку; или такие искривленные солнечные часы из кованого железа, двух котов, которые, например, сидят и смотрят друг на друга, или бегущую птицу на переднем плане, а мужик этот совсем не рассердится, потому что если ему это сразу и не приглянется, ты ему скажешь, что это нужно было, чтобы оттенить цвет его лица или потому что перспектива с двумя мопедами была слишком скупой, ну, наболтаешь чего-нибудь, мне кажется, ему даже понравится, если на картине будет что-то такое, чего он не заказывал, платить-то ему за это уже не надо, довесок ему ничего не стоит, а люди, которые будут любоваться картиной, подумают, что он наверняка знает латынь, потому что там стоят такие вот скульптурки, как ты считаешь, а? Бах, между прочим тоже делал подарки на дни рождения, и он горшки обжигал, ту-ву-ти-ди-ду, только потом это стало признанной красотой.