Ну, и это было пустым бахвальством. Тщеславием. В папке лежало еще много всяких записанных высказываний, некоторые мудрые, а некоторые просто хуйня, а какие-то — довольно своеобразные, как-то:
Все идет своим чередом, и, несмотря на сонливость, один за другим в памяти всплывают различные истории: как в Стокгольме Петер вместе с парой других голландцев на месте работы, то есть в процессе мытья окон, висел на фасаде здания на уровне восемнадцатого этажа в люльке, которая неприятно покачивалась при сильном ветре, а другой паренек, внизу на улице, сложив ладони в подобие мегафона, стараясь усилить возможности голоса, громко прокричал: «Тонни подхватил триппер!»; а мой гуру, посматривая под ноги сквозь доски картонной коробки из-под капусты или игрушечных поездов, увидел на одной из боковых улиц самого «Тонни» в зеленом комбинезоне; как они, при приближении Тонни, опустили люльку на бешеной скорости, чтобы, как злые гномики, затащить Тонни в хоровод и таким образом огласить вслух, спеть, проскандировать только что из глубины полученное сообщение, на что Тонни, в конце концов, доведенный до слез, в ярости прокричал:
— Холерная баба! Грязная шлюха! Я же, черт возьми, только в ее заднице и побывал!
Смешно, конечно, но кто знает, может танцующие голые бабы, которые приходят к гуру во снах каждую ночь, чтобы без конца возбуждать его, и есть расплата за тот венерический хоровод.
Кстати, о танцах: Петер еще рассказывал, как он, будучи шестилетним мальчиком, на каком-то коммунистическом празднике должен был танцевать на сцене в компании нескольких девочек, несомненно в восточно-европейских нарядах.
— Знаешь, в каком-то смысле, как его, ну, мне это совсем не понравилось.
Педофилы, черт возьми. Ужасающий прилив ненависти вызвали во мне воспоминания о дрессировщице детей Иде Л. с ее
Я опять принялся копаться в бесполезных бумагах:
Хорошо, что у меня есть ангел-хранитель. Хорошо было бы написать посвященное ангелу стихотворение, которое, удобства ради, можно назвать просто: «К Ангелу».
Эти Трое были несотворенным Одним, Его откровением. До сих пор все ясно и понятно. Но не было ли вообще-то четвертого? Да, был. Да, точно, был и Четвертый, который связывал Троих и Одного в вечности, в тихой, бессловесной вечности, наполняющей все, и где-то я его видел, поздним полднем, разве нет?
— Что видишь ты?
Я не видел «поддуваемый ветром кипящий котел, и лицо его со стороны севера».[262]
— Что видишь ты?