По дороге к концу

Пока я прогуливаюсь, раздумывая обо всем этом, недалеко от памятника Вальтеру Скотту, на который я не решаюсь забраться из-за боязни высоты, я вдруг встречаю Ф. с толстым каталогом художественной выставки Сони Хени[51] под мышкой. Я не сразу его узнаю, что мне свойственно, но обычно раздражает тех, кого я не замечаю. Ф. не подает и виду, я в нем еще не совсем хорошо разобрался, в любом случае, он производит впечатление человека слишком много пережившего, чтобы волноваться о мелочах — усталого, скептичного, но, к счастью, не циника. В настроении ли я «что-нибудь употребить»? Почему бы и нет. Мы пытаемся найти путь в общей суматохе движения, что Ф., оказывается, удается еще хуже, чем мне. Автомобили ездят на небольшой скорости, но в городе пробки из-за того, что по улицам марширует корпус шотландских волынщиков. Ф. в нерешительности мечется туда-сюда, как ненормальный, чем и вынуждает водителя одной легковушки так резко затормозить, что сзади ее слегка подталкивает автобус. Насколько неуважительно я покачиваю головой, оценивая его ужимки и прыжки, настолько я поражен эффективностью, с какой Ф., сняв шляпу, немедленно находит свое место среди торопящейся, серой толпы, и взгляд его ни шаловлив, ни ожесточен, а, скорее, вдумчив, как морда кота, который сидит на горшке. Он постепенно отступает назад, пока не присоединяется ко мне. «Это нынешнее движение на улицах…» — единственный его комментарий.

В Festival Club я заказываю — без двадцати двенадцать — сухой херес, но его подают только с полудня, поскольку и в закрытых клубах действуют государственные правила. Что за страна, и кто все это выдумал? Короче, кофе, который я считаю единственной достойной альтернативой, дает мне возможность употребить немного сахару и остановить покачивание пола, который возомнил себя палубой гигантского корабля. Страх меня милосердно отпустил, и я вновь люблю почти всех без исключения. Оказывается, что никто не собирается на заседание сегодня пополудни, так как заявленный предмет обсуждения — Scottish Writing.[52] Предполагаемое малочисленное присутствие делегатов я нахожу досадным и невежливым по отношению к шотландцам, так что решаю непременно пойти на заседание. Ф. всю ночь развлекался и собирается обратно в отель, чтобы подремать пару часов после обеда, а я двигаюсь в направлении AlcEwan Hall чтобы в пристройке здания, где располагается Men's Union[53] (полагаю, аналог нашего А.М.В.И.[54]), пообедать вместе с другими членами делегаций в специально для нас забронированном зале. Обед явно не по вкусу моим собратьям по перу, но для меня является каждодневной радостью. Еда, приготовленная, видимо, немногочисленным персоналом еще за несколько часов до обеда, соответствует требованиям, которые человек может предъявить к пище: служит для утоления голода, получения энергии для тела в достаточном количестве и здоровью не вредит — короче, пища, которой каждый, кто благодарен Богу за хлеб насущный, должен быть доволен. Но мои коллеги ворчат. Я же громко расхваливаю каждое блюдо из намертво вываренного меню, одобрительно постукивая по безвкусным oeuf dur[55] вилкой, повторяя при этом «lovely? lovely, this is what I call reinforcing the inner man»[56] и все в таком духе. Нищенское, рассчитанное на студенческий бюджет меню предлагает все же вариации основных блюд: Meat Pie[57] или Curried Egg.[58] Мне не хочется ни того, ни другого, но выбираю я Curried Egg. Через какое-то время подходит официант с двумя или тремя порциями Meat Pie. Нравится ли мне Meat Pie? О, да, говорю, какая в сущности разница, все вкусно, все замечательно. И я, довольный, лопаю свою запеканку, но согласие принять то, чего я не заказывал, вызывает за столом настоящий хаос: как минимум четверым приносят совсем не то, что они просили, потому что официант, скорее всего, запомнил заказы в порядке их поступления. Их возмущение я комментирую фразами типа «one shouldn't care too much about food».[59] Какие бы впечатления не остались у меня в памяти об International Writers Conference, но этот общественный прием пищи я еще долго буду вспоминать с благодарностью.