По дороге к концу

И он не захочет покинуть меня, никогда, и каждый год я буду заказывать ему новый матросский костюм, белый, конечно, с синими вставками, по меньшей мере, на воротнике, и, просыпаясь рядом с ним — например, в воскресенье утром, — буду рыдать от счастья. Я люблю, когда мужчина приходит ко мне сам, как хорошая проза.

Иногда я очень скучаю по Жюстин. Раньше мы ходили вместе за покупками, она на голубеньком поводочке; и всюду ей говорили что-нибудь приятное или чем-нибудь вкусненьким угощали, а иногда отдавали игрушку, оставшуюся после умершего ребенка. Небольшое утешение.

О, милые, милые мои, я люблю вас, обнимаю всех крепко-крепко, несмотря на громадное расстояние. Давайте не будем ненавидеть друг друга, а, наоборот, любить и вместе ждать Смерти, и ни в чем себе не отказывать в это время.

Когда я уеду отсюда и куда я тогда направлюсь — только Бог знает. Ему я хочу быть послушным, и во славу Его Вечного Имени я снова подниму и понесу стяг, на котором начертано: По Дороге К Концу.

БЛИЖЕ К ТЕБЕ

Виллему Бруно ван Албада[208]

Письмо из Дома «Алгра» (сухопутный крейсер)

Греонтерп, 21 мая 1964 года Когда я был еще маленьким мальчиком, к нам в гости как-то пришел человек, совершивший открытие в области чего-то военного, счастливым обладателем которого, при помощи моего отца[209] и в кратчайшие сроки, он надеялся сделать русское правительство: в нем жила непоколебимая уверенность, что если Красная Армия воспользуется этим изобретением, она станет непобедимой.

(Трудно было отправить такой проект в Кремль просто по почте, потому что это дало бы возможность клике мучителей, клике интернационального нефтяного капитала-шпионской, провокационной, объединенной против родины всех рабочих — открыть письмо и безотлагательно применить изобретение против мирового пролетариата и рабочих масс, и т. д., и т. п. Вот почему этот человек обратился к моему отцу: он думал, что тот позаботится об отправке драгоценных данных, спрятанных в двойном днище чемодана, или запеченных в буханку хлеба, или записанных невидимыми чернилами на какой-нибудь невинной бумажке, с первым же товарищем, который должен будет ехать в Москву; еще лучше было бы, если бы данные перевезли в два приема с помощью двух товарищей, каждый из которых выучил бы по половине описания проекта, так, чтобы по отдельности это смысла не имело, и, в случае предательства, попав в руки угнетателей рабочего народа и будучи до смерти замученными в подвалах господствующего класса, они все же ничего не смогли бы сообщить — естественно, второй товарищ должен отправиться в путь только после утешительного сообщения о благополучном прибытии первого, потому что, если их станут мучить в одном и том же подвале, их лепет может внезапно слиться в ясное целое.)

Из разговоров много лет спустя можно было догадаться, что был он, видимо, инженером. Как выглядел он сам, я уже не могу припомнить, но изобретение, принцип которого он разъяснял с помощью принесенных с собой рабочих чертежей, я помню в деталях, хотя мне и было всего-то четыре или пять лет от роду. Проект назывался «Сухопутный Крейсер», наименование само по себе противоречивое. Предмет представлял собой полый, закрытый с обоих концов стальной цилиндр метров двести длиной и примерно сто метров в диаметре, эдакая пустая гигантская скалка, но без ручек. Внутри находились несколько орудийных батарей, которые с помощью силы собственных моторов и зубчатых рельсов на внутренней стороне цилиндра двигались вверх и по принципу колеса-топчака приводили цилиндр во вращательно-поступательное движение. Орудийные батареи стреляли через синхронно открывающиеся иллюминаторы в стенках — толщиной в несколько метров — цилиндра, но и без артиллерии исполину не было преграды: он мог переплывать глубокие реки и озера, уничтожать любое здание, укрепление или иную помеху на местности, все, что могло встретиться на его пути. Я уверен, что инженер этот был вдохновлен легендой о русском паровом катке.