По дороге могущества. Книга четвёртая: Роган (СИ)

— Ты ещё молод и полон идеалов, Саргон, так что нет ничего удивительного в том, что ты запутался. Однако я уверен, что собрав все факты воедино, ты придёшь к правильным и конструктивным выводам, в конечном итоге приняв верность моего решения.

Я оскалился.

— К Ляди ваше решение!

Развернувшись, я направился к выходу из деревни, грубо расталкивая разбредающихся жителей, и вскоре покинул Выдриху.

* * *

Когда ворота деревни остались позади, я свернул в сторону леса и шел до тех пор, пока Выдриха окончательно не скрылась за толстыми стволами деревьев. И лишь углубившись в самые дебри позволил наконец злости выплеснуться наружу, обрушив дриарилловые когти на затвердевшую от мороза кору — с громким треском разлетелась вырванная древесная труха, а на стволе остался глубокий след от звериной лапы. Привалившись спиной к искореженному древу, я бросил мрачный взгляд на едва видные за оголёнными ветвями дымные столбы, поднимающиеся над лесом.

На самом деле, как бы тяжело не было это принять, но Хайзен прав — со смертью Драйторнов и падением столицы всё изменилось. Теперь, когда балом с одной стороны правит Кальмуар, а с другой Афилем, остаётся лишь выбрать сторону конфликта и смириться с тем, что королевство Рэйтерфол, в котором я возродился и за которое проливал кровь, станет всего лишь трофеем для победителя этой войны.

Выдохнув белый пар, я запрокинул голову к хмурым небесам.

Так почему же понимая всё это, меня продолжает терзать чувство лютой ярости? Да, всё это несправедливо по отношению к погибшим, но они ведь умирали не столько за родную землю, сколько за спасение собственных семей, друзей, соседей и себя самих. И теперь у выживших будет шанс отомстить и вернуть свой дом, пусть в составе другой армии и под чужими знамёнами, однако надо радоваться хотя бы тому, что у них вообще есть такой выбор. У мертвецов, отправившихся к Баглорду, его уж точно нет.

Тяжело вздохнув, я опустил голову.

Выходит, всё действительно кончено и надо смириться, да? Смириться и сделать выбор также, как и все остальные — уйти в поисках ответов о своём прошлом, либо остаться на этой войне, которой я же и положил начало.

Остаться, чтобы попытаться её закончить и убить Кальмуара.

Левое звериное ухо дёрнулось, уловив какой-то странный звук.

Тело тут же непроизвольно напряглось, сознание моментально очистилось от всех мыслей, а затаившийся внутри меня волколак словно резко вскинул морду и навострил уши. Замерев без единого движения, мы внимательно вслушивались в тихий треск коры на морозе, покачивание голых ветвей и давящую тишь зимнего леса, медленно погружающегося в вечернюю тьму.

Мгновение спустя леденящая стужа вновь принесла далёкий отзвук, похожий на слившийся воедино комок из крика и практически неразличимого, потонувшего на его фоне звонкого писка. И едва этот звуковой сгусток проник в моё сознание, как оно тут же взорвалось безумными ярко-алыми красками. Зрачки расширились, а тело молниеносно сорвалось с места, бросившись в глубь лесного лабиринта.

Ноги по щиколотку проваливались в снег, ноздри раздувались, втягивая воздух и раскладывая запахи на составляющие, а уши крутились, определяя точное направление приближающегося с каждым мгновением источника таинственного звука.

Звука, который был мне неизвестен, но который был отлично знаком волколаку.

Спустя несколько ударов сердца крики обрели плоть, превратившись в осознанные фразы, и, помимо них, стало отчётливо различимо конское ржание и рычание каких-то существ.

— Загнал их, загнал!

— Окружай выродков! Окружай!

— Лядь! Этот ублюдок меня ранил!

Запахло кровью, и я ощутил разлившуюся в воздухе квинтэссенцию злорадного веселья, страха и отчаяния загнанной в угол жертвы.

Всё, как я люблю.

Замедлившись, пригнулся и бесшумно подкрался к окруженному заиндевевшими голыми кустами приземистому дереву, поднырнув и затаившись под его склонившимися под тяжестью снега ветвями.

— Валко, перекрой справа!

— До чего ловкая тварь!

— Всё, теперь не уйдут!

Я осторожно просунул голову меж прутьев и внимательно всмотрелся в то, что происходило на небольшой вытоптанной прогалине.

А посмотреть там действительно было на что.

Трое всадников и три пеших воина в налатниках Афилема окружили оскалившую клыки белоснежную волчицу, прижавшуюся к дереву и припадающую на окровавленную переднюю лапу. Но самым необычным в этой картине было то, что перед ней стоял рычащий енот с вертикальным шрамом на левом глазу, выставивший перед собой сверкающие клинки и с ненавистью смотрящий на гуатских выродков.

Мои зрачки сузились, а сердце забилось в предвкушении.

Ка-ак интере-е-есно…

Сколь неожиданная и приятная встреча! А уж не суждено ли ей стать последней?

В этот миг неожиданно раздался тот самый пронзительный писк, и я перевёл немигающий взгляд на двух волчат, дрожащих от непереносимого ужаса, но тем не менее с лаем и рычанием защищающих раненую мать.

Несколько кратких мгновений я наблюдал за ними, а затем мои губы растянулись в кровожадной ухмылке.

Кажется, пришло время как следует развлечься.