По дороге на Оюту

— Мама! Нет, — я протянула руки к ней в попытке затащить ее к себе, но мои ладони лишь скользнули по мягкой синей ткани ее домашнего платья. — Мама, ты должна спрятаться со мной.

— Здесь слишком тесно, солнышко, — мягко произнесла она и улыбнулась мне, на мгновение, заставив поверить, что все хорошо.

Ее длинные роскошные светлые локоны обрамляли такое родное лицо с умными и добрыми зелеными глазами. И я поверила, что все несчастья обойдут нас стороной. Что мама знает, что делает, ведь она, в отличие от меня, такая смелая и проворная. Это я трусливая копуша. А моя мамочка и горы свернуть сможет.

—Я спрячусь наверху, милая. А ты сиди тихо и не шуми, а то выдашь нас обеих. Все хорошо, солнышко. Ты главное, никогда ничего не бойся и хватайся за любую соломинку, что протянет тебе судьба! – с этими словами она захлопнула дверь, и я услышала, как она придвигает небольшой легкий шкафчик, видимо, чтобы кладовку чужаки не заметили. До меня донесся стук ее каблучков. Мама прошла к лестнице и все стихло.

Но тишина продлилась лишь какие-то секунды. То, что произошло дальше, уничтожило всю мою жизнь.

Я слышала, как с грохотом выбили дверь. Как в задоре заорали мужики. Топот их тяжелых ботинок был слышен повсюду. Завопила и мамочка, я словно оцепенела. Понимала, что нужно выбираться, что нужно ее спасать. Что она не спряталась, как обещала, не успела, не смогла. Но каждый ее крик, крик единственного родного человека, вгонял меня в ступор. Я онемела и никак не могла заставить себя хоть двинуть пальцем. Даже дышать было сложно. Вдох с болью прорывался в легкие. Ее стоны словно врезались в мой разум. Внутри я билась в истерике, а физически стояла нешевелящейся статуей. Животный ужас липкой мерзкой змеей пробрался в мою душу и скрутил сердце. В голове набатом звучал его бешеный стук.

Не знаю, сколько это все продолжалось. Мама молчала. Исчез топот армейских ботинок. Дом погрузился в такую жуткую и шокирующую тишину. Я стояла, не двигаясь. Только мое сердце колотилось, как сумасшедшее. Тело же словно сковало тысячами цепей, каждая из которых душила и отбирала возможность здраво мыслить.

Спустя очень много времени, будто проскользнула мимо меня целая вечность, шкаф отодвинули. На меня стеклянными глазами на посеревшем и сморщенном лице смотрела соседка, женщина преклонных лет. Я же, не веря себе, оглядывала ее изодранную одежду и руки в свежих синяках. Избили. Ее в таком возрасте и избили.

Нелюди! Скоты! Мрази!

— Чулан, — старчески выдохнула она, — а я и не додумалась, что можно припрятаться в нем. Хорошо вы придумали, кто не знает планировку дома и не сообразит, где искать.

Я смотрела на нее как полоумная и не понимала, о чем она толкует. Передо мною стояла старая избитая женщина. Но это было только начало моего личного кошмара.

Повсюду - на полу, на диване и креслах - валялись наши личные вещи. Сделав несколько шагов по направлению к лестнице, ведущей на верхний этаж в наши с мамой спальни, я с некоторым нездоровым удивлением заметила, что за каблучок моих домашних туфелек зацепилась какая-то беленькая тряпочка. Нагнувшись, я подняла ее.

Мое нижнее белье! Зачем солдатам мои трусики?! Зачем им это?

— Эти твари хватали все, что могли, — голос соседки, тети Эльвиры, казался сухим и безжизненным.— Этим шакалам теперь одна дорога на Вальнир к туларам. Те принимают всех без разбору, вот и грабят нас, чтобы на дорогу хватило. На межзвезднике путь туда неблизкий и недешевый.

Все это звучало так буднично, словно она о погоде говорит. Проковыляв через комнату, она устало опустилась на одно из кресел. На светлом полу за ней протянулась дорожка из капелек темной крови. Опустив глаза, я увидела большой порез на ее лодыжке.

— Всем нам досталось, девочка, а некоторые это нападения и вовсе не пережили. Мертвых много. А мама твоя где?

Такие известия низвергли меня в шок. С глухим криком я рванула на лестницу, споткнувшись на последней ступеньке, больно ударилась коленом. Но впервые в жизни боль, физическая боль, не остановила меня. С нечеловеческим глухим рыком, я ворвалась в спальню к матери. Но лишь для того, чтобы безвольным мешком осесть на толстый цветастый палас.

Она лежала поперек кровати. Мои глаза заволокло пеленой безумия. Слух улавливал чей-то жуткий вой, а разум подсказывал, что эти чудовищные звуки издаю я сама.

Моя вечно молодая красавица мамочка! Центр моей вселенной и тот единственный якорь, что удерживал меня в этом безумном и страшном мире.

Моя всесильная мама, которой все было нипочем. Та, что годами вырывала меня из лап болезни, заставляла жить, мучила, водя на разные кружки, и укоризненно качала головой, когда я пряталась от остальных детей. Моя мама вопреки всем словам врачей оказалась способна побороть мою болезнь. Нет, не скорректировать мое поведение, не адаптировать меня к обществу, а именно преодолеть все препятствия и вывести меня из этого состояния. Она могла все.

А теперь ее больше нет…