"По дороге в Рай…"

На первый взгляд, они всегда относились друг к другу иронически. Начиная с шутливого распределения "титулов", Ревякин - гений, а Кинчев - звезда, или "звайзгне" (это словечко появилось в их обиходе после выступлений в Латвии). Или чего стоила версия, высказанная однажды Димой:

- Я думаю, - говорил он, - в Питере со временем нам установят по памятнику. У подножия по торжественным датам будут собираться фаны. К Костиному монументу будут приходить, конечно же, малоинтеллектуальные подростки…

А когда Дима серьезно заболел, Кинчев обзванивал всех и выяснял, не может ли кто-нибудь найти для Ревякина хорошего врача. После больницы Дима уехал домой, в Читу. Кинчев не раз говорил мне в то время, что уже договорился с ребятами - Юрой Шевчуком, Славой Бутусовым - поехать навестить Диму.

- Он же там совсем один…

Я скептически относилась к этим разговорам. Легко ли сказать - Чита не ближний свет. Фантазия, да и только, думала я. Но он все-таки поехал. Завернул, так сказать, после гастролей во Владивостоке.

- Там же недалеко…

Ну да, конечно, почти как от Кремля до ГУМа. Ах, да не в сравнениях суть. Просто он понимал, как трудно было Димке в ту пору, и не смог не поехать к нему.

***

За рамки официальные (по схеме "автор - цензор") наши отношения с Константином начали выходить только весной 1987-го, то есть через два года после первого знакомства.

Начало года была бурным. Лавиной прокатились концерты, их было столько, что порой приходилось выбирать, на что пойти. Раньше шли на любой концерт, потому что он попросту мог оказаться последним. Теперь что-то менялось. Было можно многое из того, что прежде было категорически нельзя. О рокерах начала писать большая пресса, с ними стала заигрывать творческая интеллигенция. Нет, конечно, пресса писала и раньше. Статьи "Кто нужен "Зоопарку"?", "Рагу из синей птицы", "Барбаросса рок-н-ролла" запомнились рокерам навсегда. Но то была сплошная хула. Теперь пришло время панегириков.

В то время как-то так случилось, что у нас с Кинчевым появились общие знакомые не из рокерской среды. Мы в этом доме ни разу с Костей не сталкивались, он бывал там эпизодически.

Но я знала, что мои знакомые его обожали, много и с восторгом о нем говорили, всегда расспрашивали меня: что он, как он… Ну и так далее. вот весной восемьдесят седьмого, кажется, на безумном фестивале, организованном Тропилло в Шушарах под Ленинградом, Костя подошел ко мне и вдруг спросил:

- Нина Александровна, вы, кажется, бываете у N? - и он назвал фамилию этих наших общих знакомых. - Не надо бы вам туда ходить.

- А в чем дело? - спросила я.

- Не буду я ничего объяснять. Но… как вам кажется, с вами там искренни?

- Что бы мне ни казалось, я обязана этим людям. Они однажды очень помогли близкому мне человеку.

- А-а, тогда чего ж… Ничего тогда не поделаешь. Придется терпеть. А то не надо бы вам туда…

- Но почему? Что терпеть?

Он так и не ответил.

Меня этот разговор удивил. В первую очередь - заинтересованностью, небезразличием Кости к жизни, казалось бы, постороннего ему человека. Спустя почти год я узнала, что он предостерегал меня не напрасно. В доме, где меня всегда встречали с любезнейшей улыбкой, в мое отсутствие говорили обо мне чудовищные вещи. То ли от скуки, то ли из каких-то соображений - Бог весть. А может быть, я невольно причинила этим людям какое-нибудь зло, коль пробудила в них столь недобрые чувства. Не знаю… Костя, мне думается, и не пытался анализировать чужие взаимоотношения, тем более судить кого-то. Его покоробили фальшь, лицемерие. В нем есть (до сих пор!) неистребимая детскость в оценке людей. Он иногда прощает такое, что, кажется, никак нельзя простить. Но, как все дети, он обычно непримирим к двоедушию, к фальши.

А спустя несколько дней после Шушар несколько ленинградских групп поехали на гастроли в Таллинн. Я их сопровождала как лицо официальное. И вот в Таллинне однажды перед концертом мы с Костей разговорились. И вдруг выяснилось столько точек соприкосновения, столько общего во вкусах (эстетических), взглядах, в отношении к людям и к жизни, что и подозревать было нельзя. На чем сходятся русские люди? Я имею в виду - не на час, когда за бутылкой становятся лучшими друзьями и выворачивают душу, но каждый слышит только себя и, проспавшись, плевать готов на все проблемы собеседника. Я говорю о том сближении, которое подразумевает нечто глубинное, оставляющее след в судьбе, что не прерывается даже после того, как обстоятельства и время разводят людей в стороны.