По дороге жизни. Сборник рассказов

Ещё хочу привести один пример. За два дня до вылета в Чили я поехал в ЦСКА на Ленинградский проспект встретиться с друзьями-хоккеистами. Часа в три дня с Евгением Паладьевым на его машине мы поехали в Химки, но у метро Аэропорт увидели толпу человек в сто. Я вышел посмотреть и понял: очередная бандитская стрелка. Об этой истории я рассказал Лялё и его друзьям-полицейским. После того, как им это перевел переводчик, на их лицах я увидел удивление, а Лялё говорит: «А что, у вашей полиции оружия нет или патронов не хватает?» Полицейские оживились, и уже все вместе объяснили мне и переводчику, как надо было поступить. «Уложить для начала человек двадцать, затем взять по паре бандитов из спорящих сторон – больше не надо. Они через час всё расскажут». В общем, у чилийских полицейских всё просто.

Как-то мы остановились на отдых в городе Винья-дель-Мар, который стоит на берегу океана. Город известен тем, что там ежегодно проводятся фестивали оперных певцов. Во время обеда в гостинице я обратил внимание на чёрно-белую фотографию, висевшую на стене. На ней была запечатлена подводная лодка без опознавательных знаков на рубке. Я подумал, что немецкая. Обед заканчивался, когда к нам подошёл пожилой импозантный мужчина – хозяин гостиницы. Спросил, какие у нас будут пожелания, говорил он на испанском. Мы обедали с переводчиком. Поблагодарили его и сказали, что всем довольны. Я спросил про фотографию. Он ответил, что это его лодка. Пришлось вспоминать немецкий. В те годы я ещё мог объясниться, чтобы быть понятым, сейчас уже забыл – нет практики. Начали общаться, он принёс фотоальбом, рассказал о своей семье. Он был заместителем командира лодки, вспомнил, что в конце 1945 года они зашли в Аргентину, потом в Чили. Здесь осел, женился. Двое детей живут в США, супруга умерла. Я не стал спрашивать, почему они заходили в Аргентину и почему на рубке нет опознавательных знаков. Он поинтересовался, нет ли у меня негатива в отношении него – всё-таки мы противники. Я ответил отрицательно. Война давно закончилась. Он кивнул и добавил, что не служил в гестапо или СС. Пожали руки. Я сказал: «Надеюсь, что наши две страны не будут воевать никогда». Он улыбнулся, подозвал метрдотеля, сказал ему что-то по-испански, а мне по-немецки, улыбнувшись, что спиртное для меня и моих друзей – бесплатно.

О самой велогонке рассказывать не буду – я не спортивный обозреватель. Гонка шла своим чередом.

Прошло много лет, а я до сих пор вспоминаю о своём пребывании в Чили, встречах с интересными и добрыми людьми.

История

С каждым годом, видимо, старея, всё сильнее испытываю тягу к стране моего детства и юности – Союзу Советских Социалистических Республик. Россиянином я стал по случаю его развала. И сейчас считаю: моя Родина – Советский Союз. Беседуя с молодыми людьми, от них, я, проживший в СССР сорок пять лет, узнаю, как плохо в то время жили люди. В нищете, без права мыслить, в условиях национальной вражды. Я по роду своей деятельности проехал по стране от Калининграда до Хабаровска. Много времени провёл на Кавказе, в Прибалтике, Азии. Ничего из сказанного молодыми людьми не встречал. Хочу привести один из многих примеров из моей жизни. Передаю рассказ сына моего товарища – известного врача, хирурга-кардиолога, который уехал сразу после развала СССР на постоянное место жительства в США. В 1992 году я там был в командировке. Встречался с ним. Вот мнение Гиви.

«Я родился и жил в старом районе Тбилиси. Двор был большой. Здесь обитали семьи разных национальностей. В большинстве, конечно, грузинские. А их соседями были еврейские, русские, армянские и украинские семьи. Все праздники, включая национальные и религиозные, отмечали вместе. Накрывался большой стол посреди двора. На него выносили всё, что было в квартирах. Собирались взрослые и дети. Вместе были и в дни тяжёлых испытаний. Если у кого-то случалось горе в семье, то все помогали материально.

Конечно, быт есть быт. Ругались, и мы дети дрались, но я не помню, чтобы потасовки возникали на национальной почве. Я не представляю, что со мной было бы, если бы я пришёл после драки домой и сказал, что подрался с армянином, евреем, русским. Отец меня точно выпорол бы. И, не дай Бог, чтобы об этом узнал мой дед, который прошёл всю войну в пехоте, имел два ранения и множество наград. Вот такая простая история. Если мы потеряем преемственность поколений, то через поколение людям будет всё равно, есть ли у них родина и как она называется».

Отец Иннокентий

В конце 80-х годов судьба свела меня с очень интересным, добрым, порядочным человеком архимандритом отцом Иннокентием, в миру Анатолием Ивановичем Просвириным. Познакомился я с ним в одном из медицинских институтов страны. Он приехал из Италии, где был в командировке. Нас познакомил мой близкий друг, а, точнее, «старший брат» Владимир. Наше общение пошло легко, без напряжения.

Я выразил некоторое удивление: всё-таки серьёзный церковный сан с одной стороны, а с другой – лёгкая беседа, юмор. Отец Иннокентий пошутил: