По дорожкам битого стекла (СИ)

Их общая магия помогла необычайно сплотить коллектив. Каждая репетиция терзала нервы, словно наматывая их на гитарные колки, но в то же время дарила ощущение полёта. Макс понимал, что не чувствует себя отбросом, только когда поёт. Это внушало надежду: словно идёшь по лабиринту с закрытыми глазами и чувствуешь впереди дуновение свежего ветра; это ещё не выход и даже не луч дневного света поверхности, это просто первый признак, что ты будешь спасён. Все участники группы, кроме Германа, по-прежнему воспринимались им как безликие тени, однако он научился чувствовать их инструменты. На какую-то духовную близость рассчитывать было бесполезно, но Макс осознавал, что всё ещё подсознательно в ней нуждается.

Он сказал как-то раз Герману перед сном:

— Знаешь, только когда я пою, мне не хочется покончить с собой. Только тогда мне кажется, что я живу не зря. Словно во мне поселился злобный демон, тот же самый, что пригнал меня в этот город и заставил заговорить с тобой. Он хочет, чтобы я пел. Всё остальное время я чувствую себя усталым полутрупом и ненужным куском дерьма. Я балансирую между раем и помойкой, стараясь не потерять себя окончательно.

— О, ты даже не знаешь, какой это кайф — отыграть на настоящем концерте. Остался месяц до Хэллоуина. Я уже прислал демку оргам, ожидаю ответа.

— Ты уверен, что за месяц мы успеем сыграться?

— Уверен как никогда.

На этом они заснули, ныряя в общие видения о мировой славе и вселенском избавлении. Где-то там, за ширмой бытия, их сознание было общим и цельным.

Глава 6

— Нам всё же разрешили выступить в «X-club» на хэллоуиновской пати! — Герман расхаживал по комнате важный, как готический грач. — Выступление уже через три дня. Думаю, мы готовы.

Макс сидел и воодушевлённо слушал.

— В этой помойке? — спросила Элис.

— Ну а что поделаешь? Мне вообще сказали, что мы лучшее среди того шлака, что набрался у них в этот раз. К тому же, мы знакомы с директором клуба по моей прошлой группе. Неоднократно у них выступали среди этого мракобесия.

Герман уселся в кресло с выражением утрированного пафоса на лице.

— В былые времена, до того, как клуб впервые закрыли, я любил потусить там в женском туалете, спасаясь от ужасной музыки.

— А что в мужском? — спросил Макс со скептически искривлённой улыбкой.

— Ну там грязно и вообще не романтично. А в гримёрке звукоизоляция плохая.

Герман внимательно рассмотрел Макса: его торчащие во все стороны серые волосы со светлыми перьями, выгоревшими за лето, драные джинсы, протёртые во всех местах, и футболку с пацификом, выложенным из ножей и пистолетов. Он вообще почти всегда ходил в одной и той же одежде из своего скудного багажа и совершенно не парился по поводу внешнего вида.

— Макс, я отдам тебя в руки Элис, чтобы она привела тебя в порядок. Мы же не грандж, чёрт возьми, играем, в таком виде на сцену нельзя.

— Делай, что хочешь, главное, чтобы я сам себя не испугался.

— Шмотки мои наденешь, ты уже отощал до моего размера и так. А мне всё равно этот ворох гото-тряпок некуда девать.

Максу ничего не оставалось, кроме как согласиться. Сценический образ и всё такое. Элис утащила его в свою комнату, чтобы проделать какие-то махинации с волосами. Ножницы щёлкали где-то над ухом, как маленькие гильотины.

— Только, пожалуйста, оставь мне немного волос, — взмолился Макс.

— Не бойся. Будут тебе волосы.

На пол опадали серебристо-серые змеи, которым лезвие гильотин снесло голову.

— Если не возражаешь, я тебя чуть-чуть перекрашу. У тебя слишком безликий цвет волос, в нём теряется твоё лицо. Я, конечно, не профессиональный стилист и даже не мужик-гей, так что делать буду на свой вкус, — рассмеялась она.

— Мне всё равно. Сделай из меня рок-звезду, детка, — последнюю фразу Макс произнёс, намеренно утрируя.

Краска жутко воняла и немного жгла кожу головы, но даже это казалось терпимым.

— Слушай, процесс очень нудный. Надо пока отвлечься, — предложила Элис. — Расскажи мне, что ли, во что ты веришь?

— В Ничто — это главный бог нашего поколения, когда власть правительства не имеет авторитета, недостаточно на нас давит, чтобы заслужить волну негодования или немого смирения. Авторитет бога упал ниже плинтуса. Ну, это лично для меня. Я вообще считаю, что умному человеку просто негоже примыкать к какой-либо политической или религиозной организации. Я не одобряю действующую власть, точно так же мне противны действия оппозиции, потому что и то и другое — стадо. Православие корыстно, любит деньги и власть, в сатанизме хватает юношеского максимализма, а атеисты забывают, что стали последователями точно такой же религии.

— Ты не веришь в бога?

— Трудный вопрос. Если бы окончательно не верил, тогда мне бы не приходилось так злостно богохульствовать.

— А Герман был прав в том, что в тебе ещё живёт некое чувство, напоминающее совесть. И когда ты поступаешь плохо, ты это сознаёшь. Вот и твоё отличие ото всех.

— Я бы с радостью её убил.

— Не стоит. Именно это и отличает тебя от нашего грязного мира.