По дорожкам битого стекла

Я посмотрел в его глаза, они были закрыты.

— И если ты хочешь, то можешь потрогать мой мозг… он, кажется, ещё жив, — продолжал он.

Я разбудил его, вырывая из царства кошмаров. Оказывается, этот бред посещал его почти каждую ночь.

— Это каждый раз, когда у меня мигрень, — признался он. — Невыносимое чувство. Ты… это, чувак, извини, что разбудил.

В последующие дни у меня складывались впечатления, что я вижу перед собой совершенно другого человека. Я знал его, как милого отзывчивого парня, всегда готового прийти на помощь, и как отъявленного буйного психопата. Сейчас же предо мной был кто-то молчаливый и замкнутый. Он скользил по квартире словно тень, чертил какие-то символы углём на стенах, пугался каждого шороха. В редкие минуту своего хорошего настроения, он становился просто отвратительным.

— Напились мы с одной герлой как-то раз. Вот она прямо голая и уснула. Я всё её разбудить пытаюсь, а она ни в какую. Взял я тогда её мобильный и в пизду ей засунул и стал звонить. Вибрация на всю идёт. Она только во сне постанывает, но не просыпается. Так и продолжалось, пока телефон не выпал.

— Да ты поехал! — сказал я ему.

— И это мне говорит человек, который ебал родную сестру.

Мы постоянно таскались гулять. Макс принципиально не хотел платить по два фунта за метро, поэтому заставлял меня шататься везде пешком. Он был выносливый как лось, чего не скажешь обо мне. Даже для Дани двадцатикилометровые прогулки оказались не из лёгких.

— Города — это всё, что меня вдохновляет, когда люди потеряли цену, — выдохнул Макс, но тут же сменил тему. — Ты когда-нибудь сидел в Тауэре, мой друг? — спросил он.

Я покачал головой и ничего не ответил.

— Я сидел там и ел крыс. Двадцать хуевых лет я ел крыс, мечта увидеть кусочек неба. И вот я вижу его, а оно цвета дерьма.

Он заглянул мне в глаза. В них блестели отголоски безумия.

— Но я ничуть не расстроен, мой друг. Дерьмо — это наше всё.

Мы зашли в общественный туалет, чтобы занюхать «фен». На двери красовалась надпись, сделанная чем-то буровато-коричневым: «Худшая параша Британии».

— Давайте ебаться! — закричал Макс, расплёскивая ногами лужи дерьма на полу. — Вот оно святое! Самое лучше место для концерта. Лучшее для святого причастия.

Но стоило ему занюхать белую дорожку, как всё вмиг прошло и вернулось на круги своя. Он стал более вменяем, чем казался раньше.

Макс стал пропадать где-то целыми днями, возвращаясь лишь ради репетиций и кратковременного сна. Для меня оставалось загадкой, как он постоянно находил дорогу в этих хитросплетениях лондонских улиц. Это какое-то особое собачье чутьё. Я не был топографическим кретином, но постоянно путался и предпочитал пользоваться картой.

В те моменты мне казалось, что группа для него не более чем обязанность и рутинная работа, которую просто нужно выполнять от начала и до конца. Пока я был полон вдохновения и желания творить, он предпочитал полное погружение в своё сознание. А потом я просто дал себе установку — никогда ничему не удивляться. Даже если приду однажды домой и застану его в луже собственной крови и мозгов. Он становился до удивления непредсказуемым и отвратительным, но в то же время, чертовски притягательным. Он всегда знал, когда надо остановиться, чтобы не вывести меня из себя окончательно.

Джек Ди.

Я познакомился с Германом зимой 13-ого года. В те времена я играл в одной местной глэм-кор банде. У нас было небольшое выступление в баре недалеко от дома, где я тогда жил. Меня чертовски не пёрло это музло, но я любил стучать, пофиг где и с кем. Когда у меня не было группы, я часами играл на своей барабанной установке назло всем соседям. Ночь была для меня невыносимым временем тишины. Я больше всего опасаюсь отсутствия звука, точно так же я боюсь оглохнуть.

Ну так вот, отыграл я свой сэт. Грим потёк с лица, глаза слезятся от лака для волос. На ощупь иду к гримёрке. Тут меня кто-то хватает за руку. Смотрю — вроде девка, волосы длинные, лицо бледное. Ну в целом, готическая сучка. Тут слышу голос явно мужской с лёгким таким восточноевропейским акцентом:

— Круто играешь!

— Спасибо, — говорю я, пытаясь как-то отвязаться.

Трубы горят, выпить надо. В грмёрке цыпы ждут.

— У меня к тебе деловое предложение, — говорит он. — Пошли, я угощу тебя ромом.

— Я люблю виски, — отвечаю я.

— Ок, — говорит он и тащит меня за руку.

Мы пошли в так называемый «тихий бар» клуба, где было значительно тише, чем на танцполе. А глаза всё ещё слизятся, вытер майкой, вроде полегчало.

— Что ты хотел? — начал я.

— В жопу тебя выебать! — выпалил он, затем добавил: — Шутка. Не хочешь ли поиграть вместе?

— Ладно, — отвечаю, от виски я всегда становлюсь добрым и отзывчивым. — Что вы играете?

Он рассмеялся и сказал что-то вроде: «психоделик-глэм-панк-блэк-рок».